Интервью

Гиль Шохат: “Художник должен быть частью своего времени и своего общества”

By Masha Hinich

Posted on 10.08.2016

“7 роялей, одна сцена +” – так называется новый проект Гиля Шохата, ближайший концерт которого пройдет 25 августа в Кейсарии.

7 роялей – это понятно, хотя исполнителей за ними – 8. Одна сцена – также понятно. Плюс – это гости программы: в Кейсарии ими станут Мати Каспи и Марина Максимилиан. 16 сентября в парке “Тимна” около Эйлата в рамках фестиваля “Фаза Моргана” на сцену также поднимутся популярные израильские исполнительницы Керен Пелес и Каролина. А где в этом проекте Гиль Шохат? Судя по всему – везде. Предлагаем вам интервью Константина Блюза с Гилем Шохатом в преддверии концерта 25 августа в Кейсарии.

Гиль Шохат. Фото: Талия Савион

– Добрый день! Гиль, если учесть ваш, в общем-то, молодой возраст, а по композиторским меркам, так просто юношеский, вам удалось создать поразительное количество произведений. Простое перечисление вами написанного и аранжированного затянется на несколько страниц. Мой первый вопрос относится к началу вашей композиторской деятельности, к созданию первых симфоний: как молодой человек приходит, если хотите, подбирается к такому тотальному произведению, как симфония, которая, как и роман, являет собой проекцию целой жизни?

– Музыку я начал слушать в 3 года. Любительски играть на рояле в 5, профессионально в 6. С одиннадцати лет я зарабатываю музыкой – как пианист, композитор, дирижер… А вот как я очутился в мире классической музыки? Этому нет разумного объяснения. Как говорится: “На все воля Божья”. В еврейской каббале есть переселение душ. Мой случай поражает меня самого – ведь я не из музыкальной семьи. Не сравнить с русскими репатриантами – они впитывали классическую музыку дома, и если не у себя, то у бабушки, тети, в каждой семье кто-то играл. Живой пример…

– И даже трансляции по телевидению…

– Даже так. Я видел забавную русскую рекламу зубной пасты под “Петрушку” Стравинского. У нас не было ничего подобного. Я родился в обычной семье в Рамат-Гане: мой папа, выходец из Ирака, слушал Ум Культум. Мама – из польских евреек – иногда включала классическую музыку, но так, от случая к случаю. И вдруг я, четырехлетний шкет, напеваю симфонии, причем целиком. Хорошо помню – это была “Героическая” Бетховена, “Патетическая” Чайковского, “Юношеская” Бизе – как будто я учил их наизусть. Так что это влечение – непонятно откуда явившееся – было непреложным фактом моей жизни. Как и необходимость искать самовыражения в композиции и оркестровке. И свой первый заказ я, певец детского хора, получил в 11 лет. По просьбе его руководительницы, я написал “Облака” – произведение, исполненное более 500 раз. Хотя оно написано 11-летним мальчиком.

– В “Облаках” есть мендельсоновские мотивы…

– Да. А когда мне было 14 или 15, Арье Варди – знаете, кто это?..

– Разумеется…

– Он преподавал мне фортепиано. Первое произведение для оркестра, которое я написал, даже не зная, как пишут для струнных, было “Соловей и роза” по Оскару Уайльду. Я пошел к профессору Андрэ Хайду, и он научил меня основам оркестровки. Придя на первую репетицию, я послушал и мне понравилось. И понеслось – фортепианный концерт, скрипичный концерт, маленькая кантата, большая кантата “Песнь песней”, и, наконец, 1-я симфония, названная “Израильской”. Мне было 20 лет; симфония знаменовала начало двенадцатилетнего периода, когда я писал по 12, а то и 15 часов в день. Даже в дни собственных концертов. Даже в Судный День, прости Господи. К 33 годам темп несколько замедлился, и я стал писать меньше. Но за это время было создано более ста произведений, из них 50 для оркестра. Включая 9 симфоний, 15 концертов для инструментов с оркестром и еще многое. Пожалуй, это полный ответ на ваш вопрос.

Фото: Барак Ахарон

– Я следил тогда за вашим творчеством, помню грандиозную 8-ю симфонию и чудесную 3-ю, в ней много “стравинского духа”. Она, по-прежнему, нравится мне больше других. Второй фортепианный концерт… И недавно я вдруг осознал, что давно не слышал новых произведений, потому что в какой-то момент вы перестали писать. Но прежде, чем перейти к разговору о вашей сегодняшней деятельности, я хотел бы спросить (когда еще встретишь настоящего композитора?): начиная писать симфонию, строите ли вы некий сюжет (по аналогии с романом), или появляется музыкальная идея и симфония развивается сама по себе?

– Симфонии не похожи друг на друга, как и процесс их создания. Среди них есть, по вашему определению, “сюжетные” – это, прежде всего, относится к 1-й “Израильской”, 2-й “Альфа и Омега” и 3-й “Пламя”. У других нет внемузыкального подтекста – например 7-я и 9-я, так сказать, “чистые” симфонии. У них нет названия или сюжета, только свободное развитие музыки. Иногда, правда, в произведении присутствует текст, и он играет важную, но не определяющую роль. Вспоминаю историю создания 1-й симфонии – я хотел написать ее в форме 9-й симфонии Бетховена – 3 или 4 оркестровых части и в конце – солисты и хор. Обратился к Хаиму Гури, но он написал не одну поэму (как Шиллер), а 14 стихотворений. И я решил изменить строение симфонии, превратив ее в подобие оратории в 18-ти частях. Вместе с тем, проследив развитие моего творчества (что очень отрадно для меня), ты увидишь, как разительно они между собой отличаются. Есть огромные полотна, мощная оркестровка, хор и крупные тексты. Наряду с ними есть любимая вами 3-я, для камерного оркестра, получасовая и одночастная. А 9-я длится полтора часа. Совершенно разные стили. 5-я, “Немецкая”, очень полноводная, романтическая, Рихард-Штраусовская…

– Штраусовская? А я думал, что там скорее влияние 2-й Мендельсона.

– Каждый слышит, как он дышит… Человек Гиль Шохат не должен комментировать композитора Гиля Шохата. Публика должна решать, что она слышит.

Гиль Шохат. Фото: Талия Савион

– Вот о публике я как раз и хотел вас спросить. Сказанное вами абсолютно верно в отношении постоянных посетителей концертных залов. И эта публика, не становится моложе. В оные годы, когда мне выпала честь быть агентом струнного квартета “Авив”, мы формулировали это так: “успехи камерной музыки базируются на успехах геронтологии”. Вопрос мой касается другого аспекта вашей деятельности, который, возможно, менее важен, чем творчество (по-моему, нет ничего важнее творчества). Вы знамениты как популяризатор музыки. Вы говорите, что не должны ничего разъяснять слушателям, но, на мой взгляд, у молодого поколения отсутствует изначальное знакомство с классической музыкой. И вы, как самый известный из израильских композиторов нашего поколения… Кроме вас я бы упомянул Ури Бренера…

– Есть Ури Бренер, а еще есть Уди Бернер – мой бывший ученик.

– Этого факта я не знал. Ури Бренер – “придворный” композитор Беэр-Шевского оркестра, автор множества произведений для струнных инструментов, многие из которых уходят корнями в культуру разных народов – сюжетная музыка, о которой мы говорили. И все-таки возвращаюсь к прежнему вопросу: возможно, вы и есть та значимая фигура, в силах которой вернуть классическую музыку, бывшую общепринятым каноном еще лет 50-60 назад, новому поколению? Ведь ваших предшественников – будь то Барток, Стравинский или Шостакович – с нами нет. Так что больше и некому. И вас они еще способны понять.

– Являюсь ли я такой фигурой? На этот вопрос вы должны ответить – вы, и другие слушатели. Я же отвечу так: когда я писал свои огромные симфонии, оратории и оперы – все они исполнялись, и моей публикой были тысячи людей. Те самые тысячи, которые посещают в Израиле концерты классической музыки. Публика, которая приходит на выступления блестящего квартета “Авив”. Она есть, но это несколько тысяч. И разница между тем и нынешним периодами в том, что сегодня я прихожу к сотням тысяч людей. Таков мой выбор. В среднем, в год продается полмиллиона билетов на концерты с моим участием. И около 30 тысяч абонементов на концертные серии – на периферии и в центре страны. Ничего подобного не было несколько лет назад, когда я писал по 12 часов в сутки. И вы правы, что творчество важнее всего. Но здесь необходимо задаться вопросом, который я задал себе в 33, “свой возраст взглядом смеривши косым”: какова моя роль в мире? Я должен писать – то есть использовать свой божий дар. Так я думал до тех пор. Но потом мое мнение резко изменилось: отнюдь не это является моей единственной задачей в жизни! Задача художника – вглядываться в окружающий его мир. Он не может самоизолироваться. Он должен быть частью своего времени и своего общества. С этим многие не согласятся. Бытует мнение: есть у тебя талант – езжай хоть в Зимбабве на 20 лет и напиши одну прекрасную симфонию. И я и в правду так думал. Но теперь я уверен, что на Художнике лежит ответственность. И в моей деятельности начался новый этап – вы называете его “по-пу-ля-ри-за-ци-ей”. Я не против подобного определения. Хочу я того, или нет, я превратился в глазах сотен тысяч людей – в Израиле, в Америке, Китае, Франции – в символ сближения легкой музыки и классической. Те самые сотни тысяч, в жизни не слышавшие о Стравинском, не знавшие, как пишется это имя, слушают “Весну священную” целиком, будучи в полном восторге. Спрашивается, кто я? Художник или популист?