В мошаве Бейт-Меир, что справа от шоссе на подъеме к Иерусалиму живет-поживает…
Нет, так сказку не начинают.
В Бейт-Меир живет-поживает рассказчик-старьевщик, наш Плюшкин-герой…
Нет, лучше так: дедушка Яков и волшебный чулан его невообразимых историй, маленький музей воспоминаний.

Чулан – это склад, переделанный из курятника, как то водится в мошавах. Бейт-Меир – тот самый мошав, что упоминается в песне “Баб аль Вад”, нависший над Дерех Бурма. Мошав, который основали родители Якова Кали. Представляете, сколько вещей скопилось у него во дворе за эти поколения? В чулане-складе-курятнике очень жарко, очень пыльно и немного опасно для жизни из-за засасывающего в не-сознание зноя под металлическим ребристым потолком и из-за того, что пробираться по складу от западного входа-выхода в туннель историй к восточному выходу-входу из него приходится между невероятным нагромождением предметов столь разных и неожиданных, частью поломанных, частью непонятного назначения, которых так много, что, прежде всего, их хочется выбросить. Выбросить все, не разбирая. Но дедушка Яков Кали такую мысль и на порог не пускает. Он вам не позволит такую мысль думать, будет стоять на страже вашей головы – чтобы такое кощунство не проскользнуло даже в подсознание. Яков Кали – он не совсем Плюшкин, он – архивариус, краевед, историк, рассказчик и актер – все в одном лице и одновременно.

Яков НИЧЕГО НИКОГДА НЕ выбрасывает. Он помнит всё о всех предметах, скопившихся уже на трех его складах, в его доме и во дворе. И не просто помнит, что они у него есть, а знает, помнит и изучает истории и судьбы каждого помятого ведра, старой лейки, оцинкованного корыта, трактора и плуга, подшивки газет 30-х годов, треснутых мотоциклетных очков, дагерротипов цветом темнее сепии, зонтиков с ручками в виде головы попугая, ламп Алладина, чучел сов, ружья времен наполеоновских войн (или в то время были только мушкеты?), ламповых радиоприемников, книг без счета, странной записи на иврите, обрамленной в рамочку, прибитой к стенке покосившегося турецкого шифоньера – это оказалось текстом ха-Тиквы, написанным от руки самим Нафтали Герцем Имбером. Не говоря уже о самоварах, утюгах, разогревавшихся на древесном угле, связках английских бородчатых ключей, керосинках, ножных зингеровских швейных машинках, табуне деревянных лошадок, сотнях плакатов и тысячах поздравительных открыток к Рош ха-Шана. Присутствуют также коврики эпохи бецалелевского ткачества, на которых Герцль такой молодой, среди ворсистых звезд и плетений салюта, смотрит в радостную сионистскую даль с базелевского знаменитого балкона,
и венские сутулые стулья – мастера Гамбса с этого склада не утащили бы.

Пыльный тяжелый воздух с трудом разгоняется вентилятором – тоже не юным, но все-таки сделанным уже в эпоху электричества. Сам дедушка Яков Кали – человек совсем не старый, чрезвычайно подвижный, моложавый, обладающий феноменальной памятью, – не просто хранит все эти вещи в ведомом ему одному порядке, а умеет увлекательно-завлекательно-потрясающе любопытно пересказать историю-судьбу каждой вещи. Каждый рассказ этого сказочника-историка продуман, строго выстроен, предназначен для слушателей любого возраста, найден в архивах, в сети, библиотеках, по переписке, по друзьям-знакомым-соседям, и главное сопровождается тем, что торжественно именуют визуальным рядом. Ряд здесь шумит, гремит, скрипит, качается на ветру, металлически подрагивает, шелестит страницами ветхих записных книжек. Ряд зрим и весом. Попробуйте сами приподнять фолиант из старых газет или альбом ломких фотографий в плюшевом переплете, или тяжеленный под стеклом и в толстой раме снимок пары кур из того самого курятника. Куры позируют в металлических очочках-пенсне. Для чего и почему пенсне? Ну не буду же я цитировать дословно длинный сказ Якова об израильской изобретательности, агрессивных птицах и американской помощи. Рассказ – уникален, как и сам Яков Кали.

Уникален, обаятелен и слегка зануден, как каждый многознающий рассказчик, которого не остановить, и чрезвычайно интересен. Куры в пенсне – только один пример из удивительных сюжетов, которые он раскапывает в залежах своего чулана, вещи для которого ему присылают со всей страны и которые периодически одалживаются музеями и кураторами галерей. Яков приглашается рассказывать свои сказки из чулана и на выезде, но лучше всего их слушать в Бейт-Меир при полном антураже и в соответствующих декорациях. Его любимые тема и эпоха, конек сказителя-краеведа – первые годы становления государства.

Рассказы дедушка Якова называют театром одного актера, что не совсем правильно. Во-первых, сами вещи в руках Якова действительно оживают и становятся самостоятельными, напоминая оживших марионеток, ускользающих от кукловода. Во-вторых, зрители активно включаются в рассказ, и начинается легкая перепалка, потому что в воспоминаниях зрителей зачастую тоже живут сюжеты из краеведческих чуланов, из их личных маленьких музеев воспоминаний.

Яков Кали не чужд Интернета, так что фотографии нормального качества выложены на его сайте – www.machsanshelsaba.co.il
и на его странице в фэйсбуке – http://www.facebook.com/SabasLittleMuseum?ref=hl

Маша Хинич