Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Инна Шейхатович. Фото  © Йоси Цвекера

 

«Слыхали ль вы…». Гамма идет вверх. Рояль, который примостился на поляне, пройдет через все сцены спектакля. Белая марля плывет перед залом. Ольга и Татьяна Ларины поют свой дуэт, и взрослые дамы из разных сословий (хозяйка усадьбы и няня, которая все еще крепостная) вплетают в него свой припев о том, что привычка свыше нам дана. И белые березы смотрят и слушают, сувенирные, такие русские и символические.

Лирические сцены «Евгений Онегин» Чайковского возникли на нашей оперной сцене в третий раз. Перед тем, как мировой занавес надолго опустился, и все замки и границы зазвучали единственным словом – «пандемия», у нас готовились выпустить третьего «Онегина». И время ожидания растянулось. Спектакль ждал. И вот – березы, рояль среди белых стволов, травка, зелененькая и непонятная. Самовар с плетенкой бубликов. Сценограф Саша Лисянский сегодня, вероятно, нашел бы иное решение, откликнулся бы на новые тенденции, движение волевого режиссера – времени, новые веяния музыкального театра. Но что ж поделать, если все повторилось в точности, будто завели старую пластинку?

Герои роняют и поднимают соломенную шляпу (видимо, режиссер что-то вкладывал в этот момент – я, правда, не поняла, что именно). Ссорящиеся Онегин и Ленский манипулируют стульями, замахиваются ими– сурово, вульгарно, надо сказать, неаристократично, как наивные поселяне…

Версия великого шедевра, этого признанного шлягера Петра Ильича Чайковского в понимании Жана-Клода Оврэ – статична и никакими новаторскими приемами не отмечена. Она немного отдает нафталином – и ее нельзя обвинить в бунтарстве и режиссерском произволе. Все на месте. Все узнаваемо. Снег в арии Ленского и сцене дуэли. Огромная люстра на потолке во время петербургского бала, и на земле среди берез – в финале. Трике, этот чужеродный и смешной француз, забавно пропевающий строки Дюфрени-Гранваля, исполняет свои куплеты, стоя на рояле. К слову, Эйтан Дрори в этой крошке-роли органичен и обаятелен.

Все есть – и чего-то нет совсем. Что-то не вышло, не сплелось. Один из исполнителей заглавной партии, Йонут Паску, немузыкально звучит, топорно играет и никак не работает над созданием образа. Здесь возникает вопрос, каким образом Татьяна, эта любимица Пушкина, драгоценное создание Чайковского, могла в него влюбиться…

Томас Аткинс в партии Ленского жалобно-беспомощен. Смотрится заморской птицей            в этом сюжете, в этой эстетике. Хотя его молодецкий порыв, страстное припадание к филейной части Ольги (которую «ребенком все зовут»), более чем решителен и странно-неуместен. Алексей Долгов – Ленский трогателен, поэтичен, артистичен. В какие-то мгновения безоговорочно веришь его чувству, его боли, юной душе, его безграничной трагедии, – реальной ли, надуманной, преувеличенной ли – не столь важно. Вокал этого Ленского гораздо скромнее его драматического дара. Жаль, ведь мы слышали прекрасное пение Алексея Долгова в прежних его выступлениях на израильской сцене.

Ольга от Шай Блох внутренне неподвижна, монотонна. Ее героиня бесцветна. Она растворяется в хоре, не слышна и не выразительна. Проникновения в образ не получилось. И с вокалом здесь также не все безупречно. И, разумеется, дело не в акценте, не в чужом языке. Никак не прочувствована человеческая суть, характер этой милой и резвой девушки, которая так легко шутит с сердцем любимого. Ольга – Рахель Френкель умна, кокетлива, ее простодушие – театр, притворство, на самом деле и ее влечет к Онегину, она принимает его ухаживания вполне благосклонно.

Онегин – Андрей Бондаренко, в ансамбле с Ольгой – Рахель Френкель и Ленским – Алексеем Долговым, совершенно точен по типажу и расстановке акцентов. Он цельно проживает каждый эпизод, наделяет своего героя харизмой, элегантностью, обаятельным цинизмом. Если помните пушкинский текст, то там есть наблюдение¸ которое вырывается у Татьяны, оказавшейся в доме Онегина: «Уж не пародия ли он». Глубокая и наделенная тонкой ранимой душой старшая сестра-Ларина, уже полюбив этого равнодушного и скучающего человека, дала ему точное определение. Налет пародийности у Андрея Бондаренко получился. Он то менторски-величав, загадочен напоказ, то патетически многословен. Онегин явно пережимает, дергая Татьяну за юбку и валяясь на коленях. Хотя претензий к сути образа нет, актерски, драматически, – все получается.

И снова я скажу: жаль. Очень жаль, что вокально Андрей Бондаренко не всегда справляется. Пропадают важные по смыслу фразы – он их как-то заглатывает, пробегает невнятно, скороговоркой. Голос звучит неровно. Будто он пробует разные тембры и не знает, на чем остановиться.

Теперь о главной струне и тайне этого творения Чайковского. О Татьяне. О той, кто стоит в центре романа Пушкина. И – безоговорочно и властно – занимает все внимание Чайковского. Известно, что само начало работы над материалом, в каком-то смысле стимул для написания – письма, которые писала композитору инфантильная и болезненно-экспансивная Антонина Милюкова. Все прочие события на него оказывали в то время гораздо меньшее влияние. Письма – суть, инструмент, при помощи которого Антонина увлекла Чайковского в сети глупого и неестественного союза.

Письма – ушедшее и романтическое прошлое. Писем в опере много. Одна из главных сцен – письмо Татьяны. Потом прощальное горькое письмо Ленского Ольге перед смертельной дуэлью. После – письмо Онегина светской красавице, блистающей Татьяне, которую он когда-то отверг «в глуши забытого селенья».

Письмо Татьяны – сложнейшая сцена. С нее композитор начал создавать это свое детище. Сцена письма – испытание певческой культуры, техники, актерского дарования певиц. Да и вся партия – вершина русского оперного женского вокала. «Евгений Онегин» – первая опера Чайковского¸ которой он сам был доволен. Это некая особая веха в его жизни. И нам, израильтянам, лишенным возможности услышать на своей сцене Мусоргского, Бородина, Римского-Корсакова, драгоценен опыт постановки Чайковского. И Алла Василевицкая, и Ира Бертман вкладывают душу в исполнение. Их Татьяны разные. Очень темпераментные и думающие. Татьяна у Аллы горделивее и холоднее, она более волевая, и ее любовь – как высокое холодноватое пламя. Ира в этой партии душевнее и яснее. Щедрее. До глубины души трогает ее жест, когда она в страстном порыве пытается коснуться Онегина, поднимает руку, чтобы погладить его по волосам – и обессилено и все же твердо отступает…

У обеих артисток есть сильные черты, яркие краски. Я не буду писать про вокальные стороны исполнения партии, – я люблю обеих певиц, знаю их возможности, и, смею сказать, очень в них верю.

Владимир Браун и Андрей Валентий в своих спектаклях нам поют про то, как их герой Гремин безумно любит Татьяну. Этот монолог – проверка точности стиля и возможностей басового тембра. И здесь я напишу просто: браво! Владимир Браун всегда интеллектуально вровень с автором и временем. Возьмем для примера высокого качества исполнения и проникновения в характер только одно – то, как он помогает жене скинуть пелерину, как смотрит на нее – с детским восторгом и мужественной гордостью… Андрей Валентий порадовал, поставил свою басовую точку уверенно, не разочаровал…

Как этот мир старых усадеб и высоких принципов чести умеет очаровать и восхитить, рассказывает оркестр. Симфонический оркестр Ришон ле-Циона под руководством Дана Эттингера звучит мощно и трепетно, стильно, точно. Широкое дыхание мира русской культуры¸ загадочного и непростого континента Чайковского – рождается естественно; в этом исполнении ощущается вдохновение и труд единомышленников. Увлеченность и понимание. Хороши все группы инструментов. Дирижер прекрасно знает, что этот оркестр может многое – и умеет с ним сотрудничать.

Хормейстер Ассаф Бенраф достойно работает – или просто наш хор сам по себе ярок, профессионален и умеет петь такие оперы? Так или иначе – результат хорош.

Достойно потрудилась хореограф и режиссер обновленной версии Регина Александровская, перенеся лирику и задушевность старого спектакля в наш 2021 год. Блеск полонеза, голос хорошего хора, трогательная и гибкая перекличка тем у кларнета, гобоя, флейты, красота струнных… Медные духовые, такие грозные и таящие беду… Целое складывается из деталей, и каждая важна.

Если вы решаете для себя, идти ли на спектакль, скажу так: идти непременно! Время Онегина, Татьяны, Ленского, время несвоевременной и немодной любви теперь придет нескоро. Человек с отзывчивым сердцем и богатой палитрой чувств многое возьмет для себя в постановке лирических сцен, в архаике, классике, прелести Чайковского.