Гомер, «Одиссея. Песни IX-XII» в пер. Г. Стариковского
Выпускник Колумбийского университета (кафедра классической филологии), поэт, переводчик, эссеист Григорий Стариковский живет в пригороде Нью-Йорка. Он переводил оды Пиндара, элегии Проперция, «Буколики» Вергилия, сатиры Авла Персия, а несколько лет назад взялся за… «Одиссею» Гомера. Не имея в виду соревнование с Жуковским, Григорий объясняет свою идею так: переводить надо для кого-то, и вот он решил попробовать сделать свой перевод для любимого писателя – Варлама Шаламова. И перевел песни 9-12; изданная в прошлом году книга вошла в шорт-лист премии «Мастер» за 2015 год.
«Гомер — это самозащита от всего того, что происходит вокруг, Гомер – то, что держит на плаву, не дает пойти на дно», – говорил Стариковский в интервью Александру Генису, который отозвался о выходе книги так: «До тех пор, пока поэт бьется над русским Гомером, жизнь и культура продолжаются».
Я видел Тантала, его жестокую пытку:
он стоял в воде, доходившей до подбородка,
чувствовал жажду, не мог зачерпнуть и пригубить.
Когда старик нагибался, желая напиться,
вода пропадала, втянутая, и земля появлялась
чёрная под ногами, божеством иссушенная.
Рослые растеклись плодами сверху – яблони
с наливными яблоками, груши, гранатовые
деревья, оливковые в цвету, желанные смоквы.
Когда старик вытягивался, чтобы дотронуться,
ветер забрасывал ветви к сумрачным тучам.
Елена Бочоришвили, «Только ждать и смотреть»
Маленькие повести о Грузии ХХ века. О странных людях, которые ссорятся и мирятся, влюбляются и расстаются, смеются и пытаются выжить в условиях, очень сильно приближенных к боевым. Потому что за окном – то Сталин, то гражданская война. Это, по сути, тексты о любви и о смерти, потому что – а о чем же еще писать?
Бочоришвили пишет короткими предложениями, почти телеграфным стилем. Красивая женщина (а, судя по фотографиям, Елена Бочоришвили – очень красивая женщина) словно сидит перед тобой во дворике жаркой тбилисской улицы и рассказывает, с легким акцентом выстреливая короткие фразы, в каждой из которых, когда они складываются в историю, – целая жизнь. «Но по-прежнему существовала странная, ничем не объяснимая брезгливость людей, живущих в городе без воды. Никто не садился на скамейку на улице, не подстелив газеты. Люди собирали воду по каплям. Кипятили часами. И вываривали носовые платки. Очень стыдно было не иметь чистого носового платка. Платком вытирали ножи и вилки, прежде чем приступить к еде. Платком вытирали фрукты, если не могли их помыть. Платок доставали из кармана, встряхивали и вытирали слезы, если приходилось всплакнуть на похоронах…» В повестях Бочоришвили очень много похорон, ее герои постоянно умирают, часто – своей смертью. В основном, потому что у них не получается дальше жить. Они умирают от усталости, от безысходности, от отсутствия любви. Повести Бочоришвили очень сентиментальны, но сентиментальны не сопливо, а так, как сентиментальные фильмы Отара Иоселиани или, совсем другие, фильмы Георгия Данелии. Возможно, это – национальное.
Повести Бочоришвили – это магический реализм (что бы ни значило это определение, которое, примененное не к латиноамериканцам, теряет большую часть смысла), но как бы без магии. Это не Маркес – это, скорее, Шалев (интересно, кстати, что писатели, которых условно, очень условно можно отнести к тому самому магическому реализму, так крепко привязаны к национальным традициям, – наверное, какой-нибудь литературовед об этом напишет, если уже не написал). Хотя, конечно, это не Шалев. Это невероятной красоты запутанные истории, в которых ты теряешься, начинаешь блуждать, не узнавать имена, путать даты и события, пока, наконец, не отдаешься водовороту этих имен, этих дат и этих событий, пока не оказываешься захваченным ими, смеясь и плача вместе с героями маленьких повестей. Маленьких повестей про грустных, забавных, растерянных, несчастных и невероятно счастливых людях, которые больше всего на свете любят жизнь и, если умирают своей смертью, то только тогда, когда не знают, как дальше жить.
Книжный магазин «Бабель» (Yona HaNavi st., 46, Tel-Aviv)