Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Ральф Дутли, «Последнее странствие Сутина»

Хаим Сутин – человек, биография которого словно специально была придумана для романа (страшного, трагического, но романа). Он родился в местечке Смиловичи и был десятым из одиннадцати детей в бедной еврейской семье – и всю жизнь хранил в себе ненависть к этим местам. Ему запрещали рисовать, потому что в ортодоксальных еврейских семьях нельзя изображать никаких живых существ, но он все равно рисовал, за что был постоянно бит старшими братьями, отцом, служками синагоги. Он бежал из семьи, чтобы учиться живописи – сначала в Минск, потом в Вильно, потом в Париж. В Париже он оказался в знаменитом «Улье» – он таскает в свою крошечную нищую мастерскую туши, которые начинают гнить, и он, чтобы оживить их – он рисует их с натуры, – поливает их кровью, и эта кровь течет на пол и просачивается сквозь этажи заливая соседей, которые вызывают полицию. Он рисует распятых зайцев, и коровьи туши, и петухов, которым в его детских воспоминаниях перерезает горло смеющийся мясник – он рисует смерть и дружит с Модильяни – Модильяни рисует портреты Сутина, но Сутин никогда не рисует Модильяни. Он живет в нищете, рисует и уничтожает свои работы, пока в начале 1920-х американский коллекционер не сходит с ума, увидев картины Сутина, и не покупает сразу пять десятков. К середине 1930-х его картины пересекают океан, чтобы быть выставленными в Америке, в всеобщему восторгу и возмущению. После начала войны он остается во Франции – он никогда не возвращается в Смиловичи, где в 1941 году, в гетто, гибнут его родители. Сам Хаим Сутин, измученный страшной язвой, ежеминутно рискуя быть пойманным нацистами, скрывается в Шампиньи, а потом, 9 августа 1943 года, умирает в Париже. Его хоронят на кладбище Монпарнас, и потом, спустя годы, он становится одним из главных художников «Улья», одним из главных художников ХХ века вообще. Хаим Сутин – вы все видели его страшные и завораживающие картины.

В романе «Последнее странствие Сутина» Ральф Дутли делает попытку понять жизнь Сутина – человека, который жил наперекор всему. Небольшая книга – семнадцать болезненных, вызванных постоянной болью и уколами морфина галлюцинаций, которые смешиваются с воспоминаниями о том, что было и чего не было. Эти галлюцинации посещают Сутина во время его путешествия из Шампиньи в Париж, куда его, живой труп, везут в катафалке, в бессмысленной надежде спасти. Это путешествие живого – пока живого – мертвеца, который вспоминает (или пытается забыть) свою жизнь, свою любовь, свои картины – по Дутли, изживающие внутреннюю боль художника: это не мясо гниет на его картинах, это его душа кричит в попытке докричаться до как всегда безучастного Бога.

Страшная и прекрасная жизнь. Страшная и прекрасная книга.

 

Дмитрий Бобышев, «Автопортрет в лицах»

Писать нечто, хотя бы отдаленно похожее на рецензию, про воспоминания, я не умею – такое ощущение, что приходится оценивать не текст, а жизнь человека. Про любой текст, безусловно, тоже можно многое сказать, но если текст принадлежит, например, Дмитрию Бобышеву, то чего говорить – блистательный текст, чего уж.

Как и в любых воспоминаниях, тут важны приметы времени, которых у Бобышева навалом, и подробности о жизни тех, кто дорог читателю – и этого в книге тоже хоть отбавляй. Мне наиболее ценны были небольшие отрывки, связанные с эпизодами из жизни Сергея Довлатова, о котором написано много (но много не бывает), и Олега Григорьева (о котором написано преступно мало).

Но и это – не самое интересное. А самое интересное – это какие-то неожиданные штрихи, мелкие детали, крошечные зарисовки о судьбах, всполохи чего-то, что когда-то было, а потом исчезло – к счастью, не безвозвратно. Цитировать можно много. Ну, например, про Бориса Чирскова (1904-1966). Чирсков был смотрителем Александровском музее Детского (Царского) села, писатель, был обвинен по делу Иванова-Разумника и четыре года провел в сибирской ссылке. В то время он уже был ленфильмовским сценаристом: «Именно это спасло его жизнь на ссыльнопоселении в Колпашеве вскоре после убийства Кирова, когда карательные органы стали спешно освобождать место для новых гигантских партий ссыльных. Чирскову было предписано ехать в глубь края, в совершенно нежилые и голодные места. В отчаянье он брел вдоль дощатого забора, пока не увидел на нем афишу своего фильма. Сорванная афиша заставила расчувствоваться казенные души энкаведешников, и Чирсков остался в более или менее обжитом селе Колпашеве…» После ссылки Чирсков написал сценарий «Валерия Чкалова», который привел в восторг Сталина, а также сценарий «Великого перелома». А еще он писал вот такие стихи (это написано в 1935-м):

Я выйду к реке на обрыв.
Нарым ты мой черный, Нарым!
Сырая болотная топь,
широкая, желтая Обь…
…Густые висят комары.
Нарым ты мой черный, Нарым!
Забросил в густые леса,
запутал в свои волоса.
Канатами корни заплел,
тяжелые баржи привел.
— Скажи-ка мне, меченый брат,
ты чем пред людьми виноват?
— Я тем виноват, что убил.
— А я свою землю любил.
— Я Господу Богу служил.
— За вольные я грабежи.
— Я деньги свои утаил.
— За белые руки мои.
— А я за такие дела —
не та меня мать родила.
… Разносит широкая Обь
их песен отчаянный вопль
и пепел бездомных костров
на осыпь крутых берегов.
Я выйду к реке на обрыв:
— Нарым ты мой черный, Нарым!
И чем же ты сам виноват,
что я твой сожитель и брат,
что мутная речка течет
отравою душных болот?
Ты кровью своей виноват,
холодный нарымский закат!

Книжный магазин «Бабель» (Yona HaNavi st., 46, Tel-Aviv)