Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

«Ангелы, люди, вещи в ореоле стихов и друзей», Роман Тименчик

«Дмитрий Кобяков, парижский сцепщик вагонов и масон (у которого Адамович находил “акварельную легкость письма и легкое волнение”, а Ходасевич считал “совсем безнадежным”), потом из Франции вернувшийся в СССР и влачивший скудное существование в Барнауле, расцветил ведуту Сестиере Санта Кроче красно-черно-зеленым, – возможно, ключ к символике личной палитры находится в его набросках для книги “Психология цвета”, лежащих в Отделе специальной документации Центра хранения Архивного фонда Алтайского края…» – и дальше идет стихотворение. Профессор Еврейского университета в Иерусалиме, филолог и знаток русской культуры начала ХХ века Роман Тименчик знает столько, что на каждой странице своей книги пытается донести до читателя очень много всего, как можно больше. Удивительным образом это не надоедает – возможно, потому что Тименчик пишет простым языком, не усложняя почем зря свои тексты, а, возможно, потому что он очень любит то, о чем пишет, и моментально заражает этой любовью читателя. Любовь к литературе – она, знаете ли, заразна.

Новая книга плодовитого Тименчика – сборник его статей, которые так или иначе посвящены «Серебряному веку» и всему тому, что происходило вокруг, но каждая из них сосредотачивается не на чем-то жизненно важном, а – так, на безделице: тут текст про Латвию в русском стихе, тут – метро в русском стихе, а тут вообще – «Коробка с красным померанцем», то есть вообще – про спички и спичечные коробки: «Вечно беспечна, как птичка, / Чуждая страсти девица, / Это, по-моему, спичка, / Пламя в которой таится…»

И, в общем, этот сборник на первый взгляд необязательных текстов обладает такой обаянием, что оторваться от него (а это, между прочим, более восьмисот подробно откомментированных страниц!) невозможно. То, что еще минуту назад казалось почти совершенно неважным (например, рассуждения о персонажах из комментариев к текстам Осипа Мандельштама), вдруг оказывается не просто забавной заметкой на полях, но, словно снежный ком, влечет за собой вал знаний, фактов, неожиданных выводов. Потому что, скажите, что может быть интереснее, например, путешествия Медного всадника по русским стихам и прозе начала ХХ века? «В дни грозовые слышится вновь / Знакомый раскатистый скок. / Взвел бровь, / Тяжкую бровь, / Злую бровь, / Державный ездок…» (это София Парнок). Или, например, «История одной мистификации» (а сколько их было!) – почти детектив про переписку Александра Блока с неким LeoLy, который то ли был, то ли не был. Ну, и так далее.

И вдруг, неожиданно, из этих «заметок на полях», из этих зарисовок, незначительных эпизодов и необязательных подробностей рождается удивительная, безумная, трагическая и вдохновенная жизнь, когда любое стихотворение, любой прозаический отрывок, любое слово могло перевернуть мир (и – да, переворачивало же!) – жизнь, которую нам не суждено прожить.

Но и это еще не все. Знать столько, сколько знает профессор Тименчик, невозможно. Но можно хотя бы на мгновение заглянуть ему через плечо и, скажем, прочитать отрывок из стихотворения Ольги Розановой, автора «Зеленой полосы», одной из главных картин русского авангарда:

Жиг

и гит

тела

визжит

тарантеллой

вера жрн рантье

антиквар

гитара

квартамас

фантом

Ну, и так далее.

 

«Красный матрос», Олег Григорьев

Некоторое, уже довольно значительное, время назад уникальное питерское издательство «Красный матрос» выпустило (как обычно, мизерным тиражом) книжку Олега Григорьева «Красная тетрадь» – неизданные черновики 1989-1991 годов.

Книжка эта прекрасно сделана, там левая полоса – скан самой рукописи, а правая – собственно, расшифровка. И стихи, и проза, и какие-то записные книжки разрозненные. Интересно почитать черновики известных стихотворений. Или какие-то незаконченные вещи, которые не были опубликованы в «полном» собрании. Или просто какие-то зарисовки: «Выхода нет. Надо бить в яблоко. Но как тут не дрогнуть руке? Вот если бы это был чужой ребенок». Или вот мне нравится очень, называется «Приколы»:

«Однажды К. говорит. – Вот можем смять этот лист бумаги в маленький-маленький ком?

– Хм, чего проще – говорю – смял лист бумаги и скатал его в маленький шарик, как раскидай.

– Ну вот спасибо – К. говорит. Расправил лист, разорвал его на четыре части и пошел в уборную».

Или стихотворение «Очень не ко мне»:

«Ворвался в форточку мотылек –

Оставил мне гроб свой – кокон.

Очень не ко мне девочки прошли

Мимо моих окон».

В предисловии написано, что после смерти Григорьева приехала его жена и все его вещи стала выставлять на лестничную площадку, чтобы потом выкинуть. А соседи мимо шли, увидели – это же тетрадки Олега Григорьева! И забрали себе. Иначе бы все пропало. И там еще одна интересная история, в конце, где воспоминания друзей: «Буквально через пять-шесть дней мы забирали из Мариинской больницы тело Олега, везем на кладбище. Понизовский мне дает рублей 200 и говорит: “Смотри, чтобы все в порядке, дай там кому надо”. А мне могильщики потом возмущенно говорят: “Вы не понимаете, кого мы хороним, заберите свои деньги”. На кладбище могильщикам положено дать бутылку водки, мы и предлагаем, а они тоже отказались: “Нет, не возьмем”. А потом один из них, помоложе, сказал: “Вы мне лучше книжку стихов дайте, я их дочке буду читать”…» Отпевал Григорьева тот же отец Константин, который отпевал и Сергея Курехина.

Книжный магазин «Бабель» (Yona HaNavi st., 46, Tel-Aviv)