Ариадна Арендт, «В кругу московских скульпторов»

Она была одной из немногих женщин-скульпторов, выращенных двадцатыми; ее дальним родственником был главный российский маринист Иван Айвазовский, она была  внучкой первопроходца российского воздухоплавания Николая Арендта;  входила в круг Максимилиана Волошина; училась у Веры Мухиной и Владимира Фаворского. Ее первым мужем был Меер Айзенштадт; ее второй муж, скульптор Анатолий Григорьев, проходил по делу об «антисоветском теософском подполье» и ушел по этапу в 1948-м; в возрасте 28 лет она попала под трамвай и лишилась обеих ног; она прожила более девяноста лет – короче, ей было о чем рассказать Ариадна Арендт оставила после себя множество работ и некоторое количество мемуарной прозы, которая недавно была издана и которую я, естественно, бросился читать, потому что – как пройти мимо воспоминаний бывшей студентки ВХУТЕМАСа и ВХУТЕИНа. И теперь совершенно не понимаю, что и думать, потому что книга крутейшая, но абсолютно не про то, про что я ожидал.

Собственно, про ВХУТЕМАС и ВХУТЕИН Арендт написала очень мало (мне бы хотелось, чтобы этого было побольше) – правда, с очень красочными деталями: «После отъезда Маслова мы впервые почувствовали что-то странное, когда нам поставили обыкновенную голую натурщицу… с метлой. Нам объявили, что отныне мы должны рисовать натуру не просто, а непременно “в производственных позах”. А на вопрос: “Почему же она голая?” — дан был ответ: “Так надо”…» Зато много, например, про Волошина, его круг и все, что происходило рядом – об этом и без того известно много, но смешные детали пребывания в Коктебеле Татлина, или Андрея Белого, очень забавляют. Скажем, обаятельная история про скульптора Исаака Иткинда – соратника Шагала по еврейской трудовой школе-колонии «III Интернационал» и блестящего рассказчика, от майсов которого были в восторге все, начиная Максимом Горьким и заканчивая Сергеем Есениным (об этом в воспоминаниях Арендт, правда, не сказано): как плохо говорящий по-русски и говорящий о себе в женском роде Иткинд приехал к Волошину («Откуда взялся такой архаический еврей» – спрашивал потом Волошин) и сказал, будто слышал, что у горного массива Кара-Даг профиль Волошина. Потом посмотрел на гору и заявил: «Ой, тут ошибка!.. Ви уж, пожалуйста мне разрешите, – я шправлю… Очень просто, вожму штамеска, пойду на гора и шправлю…» Ранние работы Иткинда, к сожалению, практически не сохранились, и это боль – судя по описаниям Ариадны Арендт, они были невероятными.

А вот что касается так называемого «антисоветского теософского подполья» тут есть, что почитать. Львиная доля мемуарной прозы Арендт – как раз про то, как некоторая часть оказавшейся в Крыму интеллигенции, чьи представления о мире были искорежены октябрьскими событиями 1917-го и Гражданской войной, группировалась вокруг Максимилиана Александровича Волошина и занималась поисками себя – и находила себя в теософии. Ариадна Арендт показывает этот путь на собственном примере – она, в силу возраста, познавала «божественную мудрость» с самых азов, ничего не понимая, но увлеченно стараясь соответствовать окружавшим ее взрослым – выдающимся взрослым. А с учетом того, что – как я уже написал выше – автобиографическая проза Арендт наполнена всевозможными мелкими деталями, читать это, конечно, дико интересно. Потому что это, в общем-то, не про теософию – это про попытку сохранить себя (пусть и через теософию) в рушащемся вокруг мире, причем рушащемся в самом буквальном смысле. И дальше, когда в книге начинаются письма, речь, по сути, идет о том же – о сохранении себя, о выживание, будь то ГУЛАГ или условная свобода, проходящая под штампом лжи и госзаказа.

В общем, совершенно обманувшая мои ожидания – и очень интересная книга. Обратите внимание, если еще не.

Книжный магазин «Бабель» (Yona HaNavi st., 46, Tel-Aviv)