Барбе д’Оревильи, «Дендизм и Джордж Браммелл»
О нем писали Бальзак, Бодлер и Конан Дойл; Байрон выделял среди современников только троих – его, Наполеона и себя; о нем снимали фильмы и писали оперетты; он растратил отцовское состояние и умер в нищете в психиатрической лечебнице. И еще, если бы этого человека не было, его бы стоило придумать. А, да, Википедия в разделе «род занятий» пишет: «Игрок в крикет». Я только что прочитал книгу Барбе д’Оревильи «Дендизм и Джордж Браммелл», и я, честное слово, не до конца верю, что он – собственно, Джордж Броммелл, – существовал на самом деле. Думаю, все дело в книге.
Барбе д’Оревильи написал свою небольшую книжку «Дендизм и Джордж Браммелл» в середине XIX. Он выбрал фигуру Браммелла, чтобы донести до широкой (читающей) общественности смысл понятия «дендизм», на тот момент уже устоявшегося. Собственно, Браммелл появляется в книге не сразу – только примерно во второй трети он становится полноправным действующим лицом повествования, а до того д’Оревильи пишет о времени, моде, взаимоотношениях англичан и французов, тщеславии, алкоголе – в общем, о важном. Но выглядит это все… памфлетом – как если бы памфлет мог быть не только «против», но и «за». «Великобританские нравы, всегда глубоко укорененные в обществе, независимо от того, хорошо или худо их устремление, – доходили в своей суровости до крайних пределов. Чтобы иметь возможность дышать, необходимо было избавиться от их власти, распустить этот тесный пояс, и придворные Карла II, испив в бокалах французского шампанского сок лотоса, дававший им забвение мрачных религиозных обычаев родины, начертили ту касательную, по которой можно было ускользнуть от их суровости. Многие устремились по этому пути…» – вот таким примерно языком это все написано. Или вот еще прекрасное: «Сила английской самобытности, отпечатлевшаяся на человеческом тщеславии, – том тщеславии, которое глубоко коренится даже в сердце любого поваренка, и презрение к которому Паскаля было лишь слепой заносчивостью, – эта сила создает то, что называется Дендизмом…» Цитировать можно до бесконечности.
Это очень смешная книга – смешная именно благодаря языку, благодаря ироничном авторскому взгляду. «Из всех клубов Англии страсть к игре господствовала боле всего как раз в этом клубе Ватье. Ужасные скандалы там не были редкостью. Пьяные имбирным портвейном и снедаемые сплином и пресыщением, люди сходились туда каждую ночь, усыпить смертельную скуку своей жизни и разгорячить свою нормандскую кровь, – кровь вскипающую лишь когда берут или грабят, ставя на карту самые блестящие состояния…». Это очень смешная книга, в которой сатира – а взгляд автора насквозь сатиричен – к финалу естественным образом превращается в панегирик: «Такого Денди, каким был Браммелл, более не увидят: но люди, подобные ему, в какое бы одеяние не облекал их свет, можно с уверенностью сказать, будут всегда, и даже в Англии. Они свидетельствуют о великолепном разнообразии божественного творения: они вечны, как прихоть. Человечество столь же нуждается в них, и в их очаровании, как и в своих самых возвышенных героях, в своих самых суровых величиях. Они дают разумным существам радости, на которые те имеют право…» К моменту выхода книги Джордж Браммелл был уже пять лет как мертв.
Предисловие к первому русскому изданию этой книги написал Михаил Кузмин. Он пишет, что она примечательна «и как документ, и как удивительный фейерверк парадоксов, словечек и изречений». И еще он пишет, что эта книга – о моде, «может быть о моде внутренней, о психологической манере “завязывать галстуки”…» Мне же кажется, что эта книга – о времени, которое было совершенно литературным – возможно, благодаря литературе, им порожденной (и его породившей).
А я все никак не могу поверить в то, что Джордж Браммелл существовал на самом деле. Наверное, потому что автор этой совершенно прекрасной книги возвел его в метафору (мысль не моя). В любом случае, если бы Браммелла не было, его бы следовало придумать – и написать о нем именно такую книгу.
Книжный магазин «Бабель» (Yona HaNavi st., 46, Tel-Aviv)