Павел Зальцман, «Средняя Азия в Средние века»
Очень правильно происходит знакомство с текстами Павла Зальцмана – потрясающего художника. Сначала великий роман «Щенки» – думаю, лучшая его книга, потом – через разрозненные рассказы и стихи, блокадные и не только, – дневники, и вот теперь незаконченный роман «Средняя Азия в Средние века».
«Щенки» давали понять о том, что в русской литературе первой половины ХХ века существовал невероятный автор, о котором мы ничего не знали – его тексты не публиковались, да и о них и не знал почти никто, Зальцман всю жизнь писал «в стол», справедливо полагая, что опубликовать написанное не сможет никогда.
В «Щенках» авторский стиль Зальцмана доведен до абсолюта – двойничество, говорение от первого лица за любого персонажей, перенаселенность, тот самый магический реализм, навсегда связанный с именем Маркеса и, в данном случае, не имеющий к латиноамериканскому гению никакого отношения. Когда я читал «Щенков», в какие-то моменты мне казалось, что я имею дело с ожившими картинами Филонова, учителя Зальцмана в живописи. Потом настал черед дневников, которые окунули нас в быт Зальцмана, в его жизнь – не придуманную, но настоящую, густо замешанную на сопровождавшей первую половину ХХ века трагедии – Гражданская война, голод, блокада, эвакуация в Среднюю Азию. Но и из дневниковых записей прорывался голос то Зальцмана-литератора, когда тот описывал свои сны или вдруг сбивался на почти автоматическое письмо, то Зальцмана-исследователя, много читающего и фиксирующего в памяти прочитанное – и важные детали реальности, на которую он все-таки смотрит глазами художника.
Незаконченный роман «Средняя Азия в Средние века» – книга, как будто объединяющая знания о Средней Азии, полученные Зальцманом в эвакуации и во время среднеазиатской работы с «Ленфильмом» до и после войны, рефлексии и пережитом, обязательные сны и поэзия в прозе, и снова – двойничество, говорение от первого лица, перенаселенность, порой даже избыточность. И тут важно понимать, что роман Зальцмана – не настоящая ориентальная проза (можно слово «ориентализм» применять к прозе о Средней Азии?). Это, скорее, игра, виртуозно совершенная попытка проникновения в чужую (чуждую) культуру, попытка не подстроиться под нее, но именно принять ее, едва не переродившись. Это книга, которую невозможно читать без подробнейших, почти к каждому слову, комментариев (и, к слову, эта книга сопровождена комментариями высочайшего уровня, дополнительные материалы здесь обладают отдельной литературной ценностью), и все равно часто сложно уследить за сюжетом. Хотя он, по сути, прост – любовь, война, вера. Но какие-то моменты сюжет становится не важным – просто погружаешься в текст как в воду, и отдаешься во власть течению.
Книжный магазин «Бабель» (Yona HaNavi st., 46, Tel-Aviv)