Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Заглавное фото: Борис Эйфман.  ©  Вячеслав Архипов

Балетный сезон в Оперном Театре Тель-Авива откроется в этом году спектаклем «Эффект Пигмалиона» Бориса Эйфмана, премьера которого успешно прошла в феврале 2019 года.  «Эффект Пигмалиона» стал первым за последние годы обращением Бориса Эйфмана к трагикомедийному жанру. В преддверии гастролей в Израиле, которые пройдут с 16 по 20 сентября, Борис Яковлевич Эйфман рассказывает о влиянии живописи на постановку «Эффект Пигмалиона», о философских вопросах, которые затронуты в этом балете, о том, как искусство позволяет преодолевать разные проблемы и о многом другом.

 – Ваши спектакли напоминают экспрессионистскую живопись тем психологическим напряжением, которым они насыщены. «Эффект Пигмалиона» – балет интеллектуально и  визуально ошеломляющий. С живописью какого художника Вы бы сами сравнили «Эффект Пигмалиона»?  
– Спасибо за такую яркую оценку моего искусства. Но в творчестве я всегда стремлюсь раздвигать рамки, а не ограничивать себя ими. Поэтому не готов провести какую-либо параллель и заявить, что мой спектакль подобен живописи, скажем, Шагала или Пикассо. Я создаю многомерные, синтетические произведения балетного искусства, соединяющие самые разнообразные художественные идеи и хореографические стили. Только обладая таким широким инструментарием, я могу полноценно реализовывать собственные эстетические замыслы.

 

 – «Эффект Пигмалиона» – это своего рода комедия, значит, ее не следует воспринимать всерьез. Хотя, скорее – трагикомедия. Как Вы добиваетесь сочетания этих двух жанров?
– Вы правильно определяете жанр спектакля как трагикомедию. Конечно, в «Эффекте Пигмалиона» предостаточно искрометного юмора, однако это во многом смех сквозь слезы. Наш балет поднимает очень серьезные философские вопросы и социальные темы. Мы, в частности, размышляем о том, что наставник всегда ответственен за своих воспитанников, поскольку они – его «творения», обретшие новую жизнь в результате преображения, внутреннего и внешнего. Другая заложенная в «Эффекте Пигмалиона» важная идея – о непреодолимости роковой пропасти, разделяющей представителей высшего общества (с ним в балете ассоциируется чемпион по бальным танцам Лион) и мира трущоб (к которому принадлежит главная героиня Гала). Искусство помогает преодолевать этот трагический разрыв и обретать гармонию равенства и единства. Но жестокая действительность возводит новые барьеры, разъединяет людей.

 – Вашему балету – как и другим вашим постановкам – предшествует итературная традиция: древнегреческий миф о художнике, влюбившемся в свое творение; поэма «Метаморфозы» Овидия, где скульптор Пигмалион (в вашем балете – Лион) вырезает статую из слоновой кости, настолько красивую и реалистичную, что влюбляется в нее и нарекает ее Галатея (Гала в Вашей постановке); пьеса Бернарда Шоу «Пигмалион»  и, может даже, фильм «Моя прекрасная леди» с Одри Хепберн. В Вашем «Пигмалионе»  смешаны мифы всех времен, или Ваше собственное либретто являет собой новую литературную работу?
– Безусловно, я хорошо знаю и пьесу Шоу, и мюзикл, и другие источники, обращающиеся к архетипическому сюжету о Пигмалионе. Я очень серьезно готовлюсь к постановочной работе и до начала репетиционного периода обязательно изучаю огромное количество материалов по теме будущего спектакля. Но драматургическую основу своих балетов и их либретто я всегда создаю сам. Даже когда ставлю спектакль по «Анне Карениной» Толстого или «Братьям Карамазовым» Достоевского, то не иллюстрирую текст, не следую слепо первоисточнику, а пытаюсь открыть в каноническом произведении то новое, что можно найти и выразить лишь при помощи искусства танца. Не зря некоторые авторы отмечают: мои балеты имеют для литературоведения не меньшее значение, чем академические труды. И это не пустое хвастовство, но свидетельство того уникального, привилегированного положения, в котором находится хореограф, работающий не со словом, а с древним и магическим языком тела – бесценным инструментом исследования тайн души.

 – Мариус Петипа создал своего «Пигмалиона» в Петербурге в 1883 году. Сохранились  ли известные Вам свидетельства о том балете?
– Этот вопрос лучше адресовать историкам балета. Насколько я знаю, сведений об этой постановке сохранилось довольно мало. Но сам тот факт, что мой гениальный предшественник также переосмыслял в танце миф о Пигмалионе, довольно примечателен. Он еще раз подчеркивает: наша труппа наследует великим традициям русского балетного театра, бережно и талантливо развивая их.

 – «Пигмалион» – история  о вдохновении, одержимости и совершенстве. И вдруг – бальные танцы… Как, зачем, почему? Или то танец оживших статуй? Переход от психодрамы к комедии, или даже предмет художественно-философского исследования? – Видите: Вы обратили внимание на эту составляющую спектакля, удивились ей. Значит – я был прав, решив сделать главных героев исполнителями бальных танцев, и такой сюжетный ход оправдан. В репертуаре моего театра уже есть «балеты о балете». Это и легендарный спектакль «Красная Жизель», посвященный великой приме Ольге Спесивцевой, и наша последняя премьера «Чайка. Балетная история», где действие чеховской пьесы перенесено в репетиционной зал. Для «Эффекта Пигмалиона» я стремился найти совершенно новую и неожиданную стилистику. И в итоге остановил выбор на мире бальных танцев – роскошном и дерзко-чувственном, буквально гипнотизирующем Галу, девушку из городских низов, мечтающую об участи звезды. Наши артисты должны были освоить абсолютно новое для них пластическое направление. Задача была невероятно трудная, репетиции поначалу шли очень тяжело, но труппа в итоге справилась блестяще. Хотя, конечно, бальные танцы исполняются в «Эффекте Пигмалиона» в несколько адаптированном виде. Все-таки, мы – балетный театр.

– Вы поставили более 50 спектаклей, по части из них созданы Вами же фильмы-балеты. «Эффект Пигмалиона» Вы также перенесли на большой экран, став режиссером этого фильма. Как сохранить атмосферу философско-интеллектуальной и художественной сути спектаклей на киноэкране?
– Средства кинематографа – при их талантливом применении – позволяют не просто сохранить эстетическую самобытность балетного спектакля, но и открыть в нем новые художественные и содержательные грани. Объединяя выразительность хореографического искусства и технологические достижения современной киноиндустрии, мы развиваем не имеющее аналогов самоценное творческое явление – пластическое кино. Это новая для нашего театра область, мы находимся в процессе ее осваивания. Фильм-балет «Эффект Пигмалиона» действительно снят, но еще не смонтирован (как и экранная версия спектакля «Страсти по Мольеру, или Маска Дон Жуана» – над ней шла работа этим летом). Так что мне еще предстоит провести многие месяцы за монитором, занимаясь монтажом. Эту мучительную работу я не могу перепоручить никому, ведь ни один кинематографист мира не знает хореографическую партитуру моего спектакля лучше меня самого.

– Трансформация, драйв, дизайн, движение, иерархия, возможно даже провокация и музыка Штраусов и одного Моцарта – их столь знакомые вальсы, мелодии, композиции. Я чувствую здесь некий диссонанс. Он нарочитый или это сложная корреляция?
– Напротив – я не ощущаю никакого стилистического диссонанса. Полагаю, Вы рассуждаете так потому, что традиционно воспринимаете Штрауса как автора легкой и беззаботной музыки. На самом же деле его произведениям присуща необыкновенная внутренняя драматургия и эмоциональность. Именно в новом видении штраусовских сочинений и заключается одно из тех важных для всего балетного театра творческих открытий, которое нам удалось сделать в процессе работы над «Эффектом Пигмалиона». В финале спектакля поток полек и вальсов сменяется 23-м концертом Моцарта, общая музыкальная интонация становится совершенно иной. Такой неожиданный ход помогает постановке обрести завершенность.   

– Хэппи-энда в Вашем «Пигмалионе» не случилось. Вы не разочаровываете тем самым зрителей?
– В спектаклях нашего репертуара почти никогда не бывает хэппи-эндов. Все-таки мы создаем произведения психологического балетного искусства, а не «мыльные оперы». Однако смею Вас заверить: ни один из сотен тысяч зрителей, посещающих наших спектакли, не чувствует себя обманутым. Напротив: мы даем людям тот невероятный заряд эмоциональной энергии, который они не получат ни от блокбастеров, ни от поп-концертов, ни от телевидения. Поэтому публика так искренне любит наше искусство и приходит к нам снова и снова.

С Борисом Эйфманом беседовала Маша Хинич.

**** 

Балет Бориса Эйфмана «Эффект Пигмалиона»
Музыка: Иоганн Штраус, Йозеф Штраус, Вольфганг Амадей Моцарт.

Декорации: Зиновий Марголин
Костюмы: Ольга Шаишмелашвили
Свет: Александр Сиваев, Борис Эйфман

Оперный театр Тель-Авива.
16 сентября 2022 года, пятница, 21:00
17 сентября 2022 года, суббота, 12:00, 20:00
18 сентября 2022 года, воскресенье, 20:00
19 сентября 2022 года, понедельник, 20:00
20 сентября 2022 года, вторник, 15:00, 20:00

Видеотрейлер балета «Эффект Пигмалиона»: https://www.youtube.com/watch?v=C2bFgd6dEhg

Билеты в кассе Израильской Оперы по телефону 03692777 или в кассе «Браво»: https://bit.ly/3NpVZ4x

© Photo: Вячеслав Архипов, Евгений Матвеев, Наталья Воронова, Souheil-Michael-Khoury

Пиар-агентство: Sofia Nimelstein PR & Consulting