Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Инна Шейхатович. Фото Сергей Демьянчук

В этот вечер в опере было все прекрасно и обычно: нарядные люди встречались в фойе, пили кофе, рассматривали произведения живописи в маленькой   галерее, в которой словно остановилось время. И тот самый Кадишман смотрит на нас глазами  своих космических овец. Билетеры вежливо кивали, предлагали помочь – в чем, в жизни, труде или поиске места в зале?..

Дышало уютом кафе. Лифты уносили в ту заоблачную сферу, где плоховато слышно и весьма относительно видно.  Потом все стихло, появился дирижер,  и на сцене началась  любимая и старая история. История¸ которую великий часовщик, политик, обладатель скандальной и невероятной биографии Пьер Огюстен  Бомарше сочинил легко и отчаянно, – и наотмашь бросил в лицо современникам. И они были шокированы. Потому как это было впервые. Все впервые – слуги умнее господ, право первой ночи всячески высмеивалось, а в диалогах и в самом сюжете таилось предчувствие революции… После мир наверняка даст новые, неоднозначные оценки всем этим революционным бурям; скажет, что революции пожирают революционеров  с жадностью голодных львов; но Бомарше со своих позиций  упоением и азартом предсказывал и воспевал будущие грозы.

Оперный режиссер, преданный профессии и упрямо созидающий свою  скромную грядку в мировом оперном саду, Дэвид Паунтни, рассказывает сюжет без особой симпатии к этим  людям. К графу Альмавиве, к  окружающим графа персонажам. К женщинам, которых их мужчины унижают. К мужчинам, которые заняты болтовней и глупыми  интригами.  Слуги, горожане, учитель музыки, мамаша-стяжательница, садовник, девочка Барбарина,  слишком рано ощутившая свою женскую демоническую суть, парнишка Керубино, лентяй и ловелас, манипулятор и подлиза… Даже если бы всех этих персонажей  режиссер-абсурдист посадил   в космический корабль или сделал зелеными человечками, суть  не изменится.  Эта опера останется самой собой, именно такой, какой придумали  ее либреттист Лоренцо Да Понте и композитор  Моцарт. На основе канвы – яркой и обличительной  драматургии  авантюриста, выдумщика, шпиона Бомарше.

К слову¸ трилогия про Фигаро включает еще и пьесу «Преступная мать», которую драматург Бомарше считал главной, самой важной. Она будто рифмуется с «Тартюфом» Мольера, еще  сильнее и язвительнее подчеркивая мысль, которая послужила первоосновой позиции  автора: люди равны,  сословия равны, все рождаются для равенства, в том числе и интеллектуального. Забывать об этом, пренебрегать этим глупо и постыдно.

Но вернемся в оперный зал. Мне, посмотревшей эту  оперу  в нынешней постановке уже в третий раз, совершенно очевиден прогресс, рост качества – от первых спектаклей и до этого, предпоследнего, который произошел  в вечер теракта в Тель-Авиве, 7 апреля.

Скажу сразу про оркестр. Этот коллектив достоин любви и уважения. Симфонический оркестр Ришон ле-Циона умеет играть в стиле, задуманном композитором. Музыка Моцарта в нашем случае  плещет волнами кружев, льется светлой водой, интеллигентно помогает вокалистам.  Комическое и грустное уравновешено. Группы инструментов выглядят  в длительном марафоне ровно и свежо. Дирижер –  итальянский маэстро Микеле Гамба.

Теперь о хоре. Которого в этой опере не слишком много, но он явно успешен. Хормейстер  Асаф Бенраф, кажется, готов стабильно радовать аудиторию. И умеет это делать. Сценограф Лесли Треверс  создает для воплощения перипетий комической драмы дом в двух  лицах. Двойной  дом-ребус.  Помещение для слуг, – то, в котором Фигаро перед свадьбой измеряет стены, чтобы поставить дареную графом кровать; помещение, где дебоширит Керубино и Сюзанна примеряет шляпки, выполнено как обветшавшее, требующее ремонта, с облупившимися стенами. А пространство графа и графини Альмавива – чудесное гнездышко со стенами цвета слоновой кости и яркой, богатой позолотой. Еще в сценографии предусмотрена лестница, которую выкатывают люди в сером. Лестница в никуда. С нее можно прыгнуть на кактусы, что Керубино и делает, а можно просто спеть на ней и  постоять – как нам покажет Фигаро. Слуга по имени Фигаро, этот  вездесущий  бывший цирюльник, выступающий наперсником графа – и его противником в этой части сериала,  – обаятелен, но все же не слишком умен. Сюзанна гораздо более дальновидна и способна перехитрить плейбоя и сибарита графа. К слову, чувства Альмавивы  к ней в какой-то момент выглядят не банальной пошлой шалостью, не вульгарным волокитством  пресыщенного аристократа, а истинным увлечением,  почти зовом души непонятого и несчастливого человека… Графиня – Алла Василевицкая – в этом спектакле казалась мне безоговорочной победительницей! – нежна, очаровательна,  элегантна. Ее фарфоровая хрупкость, ее хорошо спрятанная змеиная сущность¸ ее стойкая воля царят, – и  до финала, до нестойкого равновесия раскрываются все новыми актерскими красками,  оттенками, цветут интересными находками. Розина  страдает, она жалеет себя – и понимает, что ее союз с графом – ширма, условность, чему граф дает подтверждение, когда в припадке ревности безжалостно и вовсе не аристократически хватает жену за волосы…

Кто в этой истории кого любит? Ах, не будем говорить о любви, потому что мы до сих пор не знаем, что это такое… Игра, интрига, озарение мгновения неким ярким порывом, борьба самолюбий… «Свадьба Фигаро» – всегда сладкий и полезный продукт. И нам он был кстати…

Костюмы театрального художника Ули  Шевцовой – интересны, выразительны, они придают спектаклю колорит и своеобразный характер. Чего  стоит одно только  желтое, солнечное, будто золотом передающее эстафету – от серьезного к карнавальному и вновь к серьезному, – платье графини Розины…

Моцарта невозможно испортить. Он победит, прорвется, расцветет. Ансамблями эта опера, возможно, даже ярче, чем ариями солистов. Чудесно было слушать и поразительный секстет в финале второго действия, и дуэт Сюзанны  и Марселины (она тогда еще не знала, что Фигаро – ее потерянный сын, и страстно желала выйти за него замуж!), и ночные музыкальные приключения. Впечатляют переодевания, маски, и нелепый, детский  поход в поисках истины, –  когда все желают обмануть, и ведут каждый свою линию – и  все оказываются обманутыми.

И  нам так уютно и бестревожно в зале, и мы слушаем поистине великую музыку, и наша единственная печаль – что Фигаро немного бесцветный…Ведь мы еще не знаем о том, что в городе террористический акт, и не слышим сигналы и  сирены, и не ведаем,  что этот вечер болью и слезами войдет в судьбу, в память страны. Моцарт отзвучал – и улицы, отмеченные бедой, встретили нас. Я желаю всем согражданам покоя, мира, сил; я желаю  музыки и любви. Они нам опора в горе и тревоге. Берегите себя. Моцарт, как символ абсолютной гармонии, всем нам  в помощь.