Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Интервью первоначально опубликовано в приложении «Нон-Стоп» к газете «Вести» 12 июля  2018 года

Инна Шейхатович   Все фото-  © Лена Запасская

В тель-авивском оперном театре имени Шломо Лахата – очередная премьера. На этот раз – бессмертное творение Бизе «Кармен». Главную партию исполняет российская певица, живущая ныне в Цюрихе, лауреат международных конкурсов, меццо-сопрано Елена Максимова. Она впервые выступает на сцене Израильской оперы.

В тель-авивском Оперном театре –  «Кармен», бессмертный хит, опера, которую Майя Плисецкая считала лучшей на свете. До премьеры – считанные дни. А пока оркестр рассыпается на лучики мелодий… Инструменты тихо пересказывают себе всю оперу кусочками. Стоишь, ждешь – и будто видишь. Вот так поет Хозе, это – залихватский мотив Эскамильо, а это такты увертюры, дерзкой, захватывающей. Она выходит навстречу: золотистая косичка, платьице до колена, шлепающие тапочки со стразами. Певица Елена Максимова – меццо-сопрано с международной карьерой, главная героиня предстоящей израильской премьеры. Ни косметики, ни снобизма. Кто-то в лифте говорит ей «суперстар». Она отмахивается: «Да ладно… Это Аня Нетребко – суперстар, она на самом деле потрясающая, я ее очень люблю!»

В тихой комнате оперного закулисья мы ведем разговор об опере, о жизни. Лена говорит, что завтра летит в Дрезден – там тоже Кармен. «Три спектакля я уже спела, и это последний». Она показывает фото: девчонка в коротком платье, вызывающая, гордая, современная, блондинка. Там, в Дрездене, совершенно нехристоматийная, необычная Кармен…

– Чем будет удивлять ваша Кармен в Израиле?

– Постановка Франко Дзеффирелли имеет свои особенности. Она предельно узнаваемая. Кармен такая, какой чаще всего ее представляют. Это и хорошо, и немного устарело.

 

– Черный парик и юбки колоколом?
– Да… Режиссер обновления Гади Шехтер пытается все же соотнести современность, новую динамику и трактовку Дзеффирелли. Но я попросила, чтобы мой парик не был радикально черным. Это старит, делает чопорной и строгой…

 

Елена Максимова пела Кармен много раз – на сценах многих мировых театров. А еще пела Марфу в «Хованщине» (этот шедевр Мусоргского, этот спектакль в Венской опере стал событием, о нем, о моей собеседнице в сложной и яркой партии современной раскольницы Марфы много писали критики), Ольгу в «Евгении Онегине», Полину в «Пиковой даме», Дульсинею в «Дон Кихоте», Эболи в «Доне Карлосе», Джульетту в «Сказках Гофмана», Маргариту в «Осуждении Фауста», Федерику в «Луизе Миллер»…

Победы на вокальных конкурсах, выступления с лучшими мировыми дирижерами. Певица – это ее путь, ее суть. Все берет начало в детстве. В далекой Перми жила девочка – беленькая, пухленькая. Именно то, что она была пышечкой, сыграло некоторую роль в судьбе. Хотя от судьбы не уйдешь, здесь и кроется ответ. Бабушка сказала маме: «Отведи ее в танцевальный…» И мама Люда, взяв за ручку свою девочку, отправилась в Дом пионеров записывать ее в кружок. Но в танцевальном мест не оказалось, и Лене предложили начать заниматься в вокальной студии. Педагог ее послушала, проверила чувство ритма и отправила к директору, попросив передать: «скажите, что я ее беру». Директор тоже послушала – и взяла Лену к себе в класс.

Самой любимой ее детской игрой стала игра в театр – с переодеванием и сложной драматургией. Был у нее и главный сольный номер – жалостная лирическая песня «Миленький ты мой, возьми меня с собой». Шестилетняя солистка пела эту песню с душой и чувством.

Потом она училась в музыкальном училище, которое окончила как хоровой дирижер. Участвовала в девичьем вокальном ансамбле. Ее детство было разным, многоцветным, многозначным. Оно было тем ковшом небесной глыби, о котором писал Пастернак, из которого черпались мудрость, терпение, чуткость. И природа музыки.

Мать и отчим на какое-то время уезжали из Перми в Крым, надеясь найти более успешную и более легкую жизнь, построить дом. А Лену оставляли с бабушкой. «Я скучала, чувствовала себя брошенной, преданной, видела маму редко…» Девочка много занималась, старалась заглушить тоску. «Взрослеешь – и учишься понимать, быть великодушной, прощать», – говорит теперь Елена.

Молодой певице везло с педагогами. Она всегда с теплом и любовью говорит о тех, кто делился знаниями, сердечным богатством. В московскую консерваторию она поступила с первой попытки. Занималась у Ларисы Александровны Никитиной. Потом пришла в труппу музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. Познакомилась с чудесной Евгенией Михайловной Арефьевой, которая стала другом, советчиком.

– Она учила не только петь, лепить характер, образ. Она учила жизни. Кричала: «Дай мне мат, ну, выразись, наотмашь, резко, не бойся! Мне это нужно от тебя на сцене! Иначе чего-то не хватит! Давай, это необходимо!»

Легендарный и грозный Александр Титель, большой оперный режиссер, ее принял, а он далеко не всех пригревает в своем коллективе, ему не все ко двору.

– Я поначалу совсем маленькие партии пела. Даже миманс был, просто работа статиста. Была партия Мерседес, она будто на подступах к Кармен, эскиз Кармен. Титель меня строго воспитывал. Но и давал очень много – от своей души, горения, в понимании театра, музыки. Мы с ним из одной стаи. Кровь театральная у нас одна. Это было прекрасное, важное для меня время. Мы были семьей, трудной, как все семьи. Истинной театральной семьей. Например, репетировали «Летучую мышь». Работали много, взахлеб, потом шли в класс – пробовали, разговаривали, потом шли опять в зал, зажигали свет и опять работали. До часу ночи… Потом пешком я шла домой.

– Москва была трудным городом? Сложно было в ней обретать себя?
– Нет, мне было очень хорошо. Передо мной раскрывались все двери. Потом было ужасно тяжело уезжать…

– Москва. Юность. Свобода. В это время наверняка пришла любовь, не сценическая, а реальная? Та, что кружит голову и обещает счастье на всю жизнь.
– Да, было. Был такой человек, вокалист, он из-за меня пошел в Станиславского и Немировича-Данченко, он любил, очень меня ревновал. Это были долгие, трудные отношения.

– Вы сохранили дружбу? Радуетесь успехам друг друга?
– Нет, мы не общаемся. Знаю, что он хорошо работает, живет в Питере, солист Мариинки, много занят в репертуаре, женат, есть дочь.

– «Не надо посылать писем в прошлое…»?
– Думаю – не надо.

– Вы по своему характеру Кармен?
– На сцене – вероятно.

– Оперный режиссер Дэвид Паунтни, который поставил недавно «Кармен» в Большом театре (в Израильской опере тоже были его спектакли и будут в новом сезоне!), сказал, что эта опера вовсе не про любовь. Она про то, что свобода, вот такая безграничная, безоглядная, опасна…
– Любовь бывает разная. Здесь речь об особом варианте, особой природе любви. Любви, которая как неуправляемый огонь. История о всепоглощающей, губительной страсти. Это животная страсть, которая сметает все. Она несется, как поезд по рельсам. Не увернешься, не возьмешь себя в руки – размажет, погубит. Такая страсть разрушит семью, карьеру, искалечит душу, и Кармен разрушает душу Хозе. Я сама в своей жизни была свидетельницей такого, я знаю, какую опасность, какое бедствие несет это чувство!

– Нечто подобное случилось с вами?
– Такое было с моей мамой, и я слышала плач, крики, когда в этих трудных разговорах делили имущество, потом делили меня… Не дай бог никому такое пережить!

– На ваш взгляд, нельзя дать ей захватить себя? Нельзя поддаться?
– Я думаю, что, если бы Кармен осталась жива, Эскамильо бы ее в дальнейшем все равно уничтожил, она бы оказалась на месте Хозе… В опере есть намеки на это, видно, как будут развиваться события. Все намечено. Выхода из этого круга нет!

– Об этом вы и хотите рассказать? Это вам кажется важным спеть и сыграть?
– Если хотя бы один человек задумается, услышит мое предостережение, воспримет его – я буду счастлива. Наверняка такое случается со многими. Лично мне слышится в великой музыке Бизе, в новелле, рассказанной Мериме, именно предостережение. Пощечина, которая приводит в чувство, возвращает способность нормально мыслить. Люди, возьмите себя в руки, словно говорит эта опера… Не идите наперерез несущемуся поезду – сшибет.

– Вы уже прежде были знакомы с партнерами? С Густаво Порта и Нажмеддином Мавляновым?
– Да, мы уже пели вместе, я их хорошо знаю. Да и вообще у нас собрался очень хороший коллектив, приятно работать.

– Зависть, обиды, чужое тщеславие, болезненные амбиции – вам все это мешает в театре, в творческой жизни?
– Это не может совсем не мешать. Театр – сложный организм. Но это мой организм. Я же говорю – все как в семье. И дороже ничего нет.

– Вы получали премии на престижных международных конкурсах. Как складывались ваши отношения с такими дивами, как Елена Образцова, Ирина Архипова?
– Никак. Они меня не любили. Даже когда Ирина Константиновна вручала мне премию, она долго медлила, долго ее держала в руках, а потом сказала: «И ты наконец-то выбросишь это ужасное платье на помойку».

– Что это было за платье?
– Мама мне сшила. Нормальное платье. Но Архиповой не понравилось.

– Ваша мама дизайнер одежды?
– Она очень талантливая, сильная. Могла бы многого в жизни добиться. Чтобы выжить, должна была получить специальность, начать зарабатывать деньги. Сначала была швеей. Потом у нее было свое дело, сотрудники. Но я понимаю Архипову. И она, и Образцова – целые миры. Им нелегко было принять новое меццо, невозможно было его полюбить…

– Лена, ваш муж русского не знает?
– Как это не знает? Еще как знает! Мой Тэдди из особенной еврейской семьи. Это семья с большой историей, которая вся связана с судьбой и историей еврейского народа. Его предки немного жили и здесь, еще в Палестине. И потому ему было трудно решиться на то, чтобы жить в Вене. Тени трагедий семьи витали, тревожили… Но работа складывается так, что мы живем и в Цюрихе, и в Вене. Он – оперный агент.

– И ваш тоже?
– Нет, у меня другой агент.

– Как вы познакомились с Тэдди?
– О, все началось мистически. В Израиле, у Стены плача. Я в 2010 году пела Маддалену в концертном варианте «Риголетто», дирижировал Зубин Мета. И мы поехали на экскурсию к Стене плача. Все писали записки. И я написала. Попросила мужа-еврея. А потом пела в Амстердаме. У нас была хорошая компания, и Тэдди тоже был. Мы познакомились, переписывались. Так все и произошло. И я всегда благодарю за него небо. Вот и сегодня сказала: «Тэддичка, как хорошо, что ты у меня есть! Ты – мое солнце!»

Мы еще говорим с Еленой Максимовой об опере, о том, что она любит (назло всем «ловцам модных душ»!) блестки на одежде, обуви, сумках. Любит борщ. И о том, что не всегда нужна самая дорогая косметика. «Цена – не показатель»… А театр продолжает шуметь. Идут репетиции. Но скоро все торжественно утихнет – вспыхнут рампы, поднимется занавес… И публика услышит Елену Максимову в партии Кармен. Ее голос, ее судьбу, ее любовь…

 

На снимках: Елена Максимова  в образе Кармен на  сцене Израильской оперы