Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Заглавное фото: в центре – Яков Козловский, слева – Давид Зеба, справа- Орит Фогель-Шафран. Фото – Ицик Биран

Еврейская музыка, традиции и образование. И много труда, слез и мистики. Интервью с Орит Фогель-Шафран – директором оркестра «Симфонетт-Раанана»
(Интервью первоначально опубликовавано  в приложении “Окна” к газете “Вести” в выпусках от 26 апреля и 3 мая 2018 года) 

Маша Хинич

 – Орит, добрый день! Известно, что ваш оркестр «Симфонетт-Раанана» постоянно исполняет еврейскую музыку – и клезмерскую, и композиторов, погибших в Катастрофу. Именно вам принадлежала инициатива пригласить в Израиль знаменитого клезмера Якова Козловского и одновременно с ним – композитора Яакова Холандера, ныне покойного, который жил в Кракове на той же улице, что и Козловский, и вся семья которого погибла в Катастрофу. Несмотря на столь близкое соседство и схожесть судеб, на сцене Холандер и Козловский впервые выступили вместе в Рааанане в декабре 2007-го года. Расскажите нам про это, пожалуйста, – как все произошло.

– Начну еще раньше – с того времени, когда был основан оркестр. Я работала во Франции, вернулась Израиль в 1988-м году, и уже тогда точно знала: чем бы я ни занялась на профессиональном поприще, я обязательно стану волонтером где угодно, в какой угодно организации, занимающейся диалогом Израиля с диаспорой. После нескольких лет в Париже, и чувствовала, что этого диалога нам очень не хватает. Так что я присоединилась к неполитической организации «Израильский форум», членами которой были выдающиеся общественные и политические деятели – к примеру, покойный депутат кнессета Юрий Штерн. Мы много работали над созданием проектов и групп, в Израиле и в диаспоре, которые прекрасно взаимодействовали – например, организовывали группы молодежи, приезжавших в Израиль на три месяца волонтерами в ЦАХАЛ или на профессиональную практику. И тут прибывает огромная волна алии. Израиль в короткое время принял количество репатриантов, равное тогда десяти процентам его населения. Это произошло так быстро, что многие из новоприбывших с трудом понимали, где они оказались. А мы поняли, что от нас потребуется огромная помощь. Государство не вполне понимало, как справляться с такой задачей и мы начали помогать в «прямой абсорбции» – то есть сопровождать репатриантов в их первых шагах, начиная от съема квартиры. Конечно, работал и Сохнут, и Министерство абсорбции, но мы «прикрепляли» семью репатриантов к израильской семье – ведь у многих здесь не было родственников. Мы сопровождали их во всем – поиски жилья, ульпана, работы, профессиональных курсов… Это было невероятно – я до сих пор вспоминаю то время, когда завязались связи на долгие годы, когда была создана огромная мощная машина, когда приезжали зарубежные делегации посмотреть, как работает эта схема.

Тогда я познакомилась с двумя музыкантами, приехавшими из Кишинева. Один из них был там концертмейстером оркестра, отказником, ему не дали вывезти его инструмент… А через них я узнала и других прекрасных музыкантов, привезших из СССР прекрасное образование, методики, знания –о таком можно было только мечтать. И все эти люди были потеряны, не знали, смогут ли найти применение своим талантам… Не так уж много было мест – оркестры в Тель-Авиве, Хайфе, Иерусалиме… Я поняла, что нужно создать структуру, которая служила бы и на благо страны, и на пользу этим людям.

В то время чувствовался огромный дефицит образовательных проектов. К примеру, концерты-лекции, которые сопровождали мое детство, совершенно исчезли. Музыкальные события сосредоточилось в Тель-Авиве (и потому мы изначально рассчитывали на такое количество музыкантов в нашем оркестре, чтобы все поместились в автобусе и могли бы приезжать в любой город Израиля). И третье – я поняла, что нужно обязательно опираться на наше собственное наследие, нашу историю, но не только религиозную, а историю еврейской культуры.  Есть потрясающее культурное наследие, с которым мы даже сами не слишком знакомы. Это был наиболее подходящий момент для создания проекта, основой для которого были запас музыкальных знаний и истории страны. Точнее, это было миссией. Изначально мы включили в репертуар нового создаваемого оркестра традиционные еврейские молитвенные, мелодии и историю жизни государства, начиная с Катастрофы – самой драматичной   страницы нашей новейшей истории. Есть, конечно, и множество других составляющих, мы находимся в постоянном их поиске, и это захватывающая, интереснейшая работа.

 

– Музыка – это ведь универсальный язык…
– И потому сегодня, когда в Израиле за 70 лет собрались 70 общин, когда все друг с другом переженились, но все равно все находятся в поиске своих корней, мы – через музыку – продолжаем изучать историю. У нас есть проект колыбельных разных общин, мы добираемся до самых истоков… Есть несколько композиторов, которые тесно работают с нашим оркестром, и мы их также приобщаем к этим поискам…

 

– Орит, вы упоминали, что есть некое активное ядро, существующее со времени основания оркестра – 1991 года.

– Это ядро сформировалось окончательно и активно действует последние 15 лет. И все мы очень трепетно относимся к темам образования, музыкального еврейского наследия. Это гораздо больше, чем просто занятия музыкой.

К примеру, мы решили посвятить один из наших проектов праведникам народов мира. В каждую из наших абонементных программ мы включили произведения израильских композиторов, по мере исполнения которых показываем слайд-презентации и рассказываем историю человека, спасавшего евреев. Для этого мы выбрали несколько историй в Яд ва-Шем, к примеру, историю о Хэ Фэншане, бывшего консулом Китая в Вене, оформившего 2500 поддельных виз, по которым евреи выехали в Шанхай. Я эту историю знаю из первых рук, поскольку у моего отца был друг, врач, который таким образом сам попал в Шанхай.

Композитор Михаил Вольпе написал по нашему заказу музыкальное произведение, взяв за основу детскую китайскую песенку, и мы уже были готовы к концерту. И тут ЦАХАЛ проводит очередную операцию в Газе, и, когда я позвонила в китайское посольство, чтобы пригласить культурного атташе, консула, других сотрудников – никто мне не отвечает.

Мне позвонил мой друг, сотрудник МИДа в Тайване, и спрашивает: «Орит, ты пригласила китайское посольство на концерт?» «Да, – говорю,- но они мне не отвечают». Оказалось, что Хэ Фэншаню не дали вернуться в Китай после войны. «Пригласи на концерт тайванцев, у них нет посольства, но есть представительство» – сказали мне в МИДе. И я так и сделала, в один момент все решилось. Прибыли на концерт тайванцы, начали говорить приветственные речи, превознося нас как только возможно… И это было так трогательно и важно в тот момент, когда весь мир был против нас.

Итак, концерт состоялся, мы его даже записали. И все время были на связи с дочерью Хэ Фэншаня в США – он сам к этому времени скончался.

В один прекрасный день, мы получаем факс с газетой на английском языке, где написано, что на его родине в Китае, в городе, где родился Хэ Фэншань, назвали площадь его именем, и на торжественной церемонии открытия была поставлена та самая запись, то произведение, которое было написано Вольпе и которое мы исполнили в Израиле. Эту запись в свое время я разослала всем – и китайцам, и тайванцам…

– То есть вы и оркестр Раананы, по сути, повлияли на ход истории…

– Нет, это они сами изменили историю. Мы же удостоились чести принять в этом участие. Через некоторое время мне сообщили, что в Израиле находится крупный китайский продюсер и хочет со мной встретиться. И на встрече я рассказала ему эту историю. Он говорит: я был на этом мероприятии, достает свой мобильный телефон и показывает фотографии, сделанные в Китае… Думаю, это какие-то космические связи…

 

– И тогда вы понимаете, что все делаете правильно.

– То же самое было и с Яковом Козловским. Однажды поздно ночью я смотрела по телевидению канал «История», где показывали мини-сериал – подряд несколько частей о последнем клезмере из Галиции. Необыкновенно интересная история – о нем, о его семье, о тех, кто эмигрировал в Америку и тех, кто остался и погиб…О том, как сам герой картины остался в Польше, стал дирижером военного оркестра польской армии, основал идишский театр – история его жизни. Я увидела такого необыкновенного человека, что не могла сдержать слезы. Потрясающий фильм. И я поклялась себе, что привезу его в Израиль. Ведь его история была метафорой всех наших историй: как он был партизаном, как ему удалось уцелеть, поскольку он, этот мальчик, развлекал гитлеровцев игрой на аккордеоне… Я поклялась себе, что его разыщу. И тут как раз мой муж ехал в Варшаву в командировку, и я поехала с ним. В Варшаве спрашивала каждого встречного – где я могу найти Козловского? Все знали, где находится идишский театр, везде продаются его диски, но никто не знает, как найти самого Якова. Я вернулась в Израиль страшно удрученной. Пока не нашла некую женщину в Раанане, у которой был его номер телефона – в Кракове есть так называемый «клезмер-хаус» («дом клезмера»), специально для Козловского его и сделали, там есть и клуб, и ресторан, и маленький отель, он находится в сердце еврейского квартала, и все – Спилберг, Поланский – совершают туда паломничество, даже снимают его в своих фильмах. Настоящая «персона-грата».

И вот я звоню Козловскому, и говорю с ним на идиш, который я не слишком знаю, но другой возможности у меня нет. И объясняю ему, что хочу в его честь организовать концерт в Израиле.

И я начала этим заниматься, полетела в Краков, он нас очаровал. Козловский – человек с невероятной жизненной силой.

И вдруг он нас спрашивает, может ли он приехать в Израиль с дочерью? Он обязан привезти свою дочь в Иерусалим, к Стене плача. Его дочери тогда было 50 лет, она была не замужем. Вскоре после визита в Израиль она нашла   мужа. Это все невероятная история.

Я обратилась к компании «Тельад», которой тогда принадлежал канал «История», чтобы использовать фрагменты фильма во время концерта, и так оно и было в итоге…

Для участия в его концерте мы пригласили и композитора Якова Холандера. Холандер прошел через 13 концлагерей, разве можно в это поверить? Два человека, которые прожили долгую жизнь, которых спасла музыка, которые жили рядом, но никогда не встречались прежде, а мы устроили им встречу прямо на сцене.

Итак, Козловский прилетает и сразу дает мне список имен партизанов, которых он хотел повидать. «Вы шутите?!» – спрашиваю я. – Даже если они живы, вряд ли они живут по этим старым адресам, наверняка они уже в домах престарелых. Где я их найду?! Но Козловскому важнее всего было найти Элиягу Йонаса – одно из самых знаменитых героев-партизан.

Все билеты на концерт были проданы. К четырем начинает собираться публика, и все хотят попасть на концерт, а билетов нет. Никто не хочет в это поверить это ведь единственный концерт. В шесть часов приезжает женщина, которая приехала на автобусе из Беер-Шевы, пешком пришла с автобусной станции на перекрестке Раанана-Кфар-Саба, и говорит «вы мне не сможете отказать, я обязана быть на этом концерте, закатывает рукав и показывает мне номер. И тогда я позвала дирижера, позвала музыкантов и сказала – выбора нет, мы даем еще один концерт, я не могу сказать «нет» этим людям. И мы сыграли два концерта подряд. И зал был полон оба раза. И вот начинается второй концерт, и вдруг меня вызывают в фойе, где появилась милая женщина, сопровождающая старика, опирающего на палку. И говорит: «я видела в газете объявление о концерте. Этот человек – Элиягу Йонас». Я чуть сознание не потеряла.

Я помчалась в зал, с трудом уговорила женщину, сидевшую посередине первого ряда пересесть на приставной стул, и посадила Йонаса в самом центре. А потом пошла за кулисы, концерт уже начался, подхожу к Козловскому, подношу ему стакан воды и говорю: «Брудер, я должна вам кое-что сказать… У меня для вас сюрприз» И очень-очень осторожно сообщаю ему, что Йонас пришел». И вот в середине концерта он подходит к микрофону и говорит – мне сказали… и если это правда, это просто чудо небесное.

А ведь польское телевидение прибыло вместе с ним и снимало весь его визит от начала до конца – и его поездку в Иерусалим, и ужин у нас дома и, конечно, концерт. «Мне сказали, что мой друг Йонас – в зале». Он спустился по лестнице со сцены, тот встал ему навстречу, они упали друг другу в объятия, и Козловский все повторял: «Я узнаю твой запах!» – ведь они вместе шесть лет сидели бок о бок в землянке. Я стояла там и думала – вдруг мне придется вызывать амбуланс? Мне было страшно, я плакала, поддерживала Козловского, а публика просто оцепенела. Это был исторический, монументальный момент… Йонас уже покойный сегодня, был великий человек, герой, написал много книг.

В такие минуты думаешь – я готова работать день и ночь, мыть тут полы, делать всё, только чтобы пережить такие мгновения, к которым  нас привела музыка. Что  я могу добавить? Мне просто повезло в жизни, очень повезло.

– Но от таких мгновений нужно уметь вернуться к повседневной жизни, к обычным заботам, работе…

– И я должна находить средства для того, чтобы эти моменты происходили. Люди искусства обладают огромной силой. И потому я всегда стараюсь делать проекты, которые несут в себе послание. У всех нас есть предназначение.

История с Козловским получила очень большую огласку, концерт был показана по телевидению, мне позвонили и рассказали что в Пруссии, в Познани немцы переделали прекрасную красивейшую синагогу в плавательный бассейн. Там решили провести неделю дебатов различных религиозных конфессий и попросили нас исполнить музыкальное произведение «с еврейской душой». И мы туда поехали. Это было в январе 2008-го года, через год после концерта Козловского. Там был устроен прием в помещении еврейской общины, где мое внимание привлекла фотография женщины, быть может, ее необыкновенные глаза. Оказалась, что это была Ирена Сэндлер. Тогда я о ней ничего не знала, но в результате мы посвятили ей целый проект в 2009 году при участии и Польши, и Израиля, и 2500 детей. Ирена Сэндлер спасла две с половиной тысячи еврейских детей, и в нашем проекте приняли участие две с половиной тысяч израильских детей и столько же польских. А специальное музыкальное произведение, ей посвященное, написал Коби Ошрат. В завершение проекта был исполнен концерт, мы приехали в Познань и прошли по всем еврейским местам. Сколько людей приехало! Им было так важно увидеть и услышать нас, они стояли на ступеньках зданий, заполняли улицы…

 

– Вы рассказываете, что люди вас так ждали, о том, как важно им было услышать израильский оркестр, эту музыку. И в то же время польские власти принимаются законы, которые многих в Израиле ужаснули.

– Концлагеря действительно не были польскими, но, если у вас проблемы с определениями, уточните их! Но пытаться очистить репутацию посредством законодательства!  Что было, то было – нельзя изменить историю.

В мире политики сейчас вещают с позиции силы, это очень страшно, мы живем в очень непростой период. Но то, что происходит сейчас в Польше, напоминает времена, когда историю уже пытались переписать, когда за слово наказывают, когда ты не можешь сказать то, что думаешь! Это безумие.

 

– Ваши предки приехали из Германии. Несколько лет назад американский скрипач Юджин Друкер, лауреат премии Грэмми, сыграл с оркестром «Симфонетт-Раанана» концерт Брамса, который исполнял в 1933 году в Кельне его отец – скрипач Эрнест Друкер, изгнанный нацистами со сцены.

– Этот проект потребовал огромных усилий и средств, но я взялась за него именно потому, что эта история явилась отражением страшной трагедии немецких евреев и вообще евреев Западной Европы. Они достигли высокого и очень значительного положения в Германии, я знаю это из истории своей собственной семьи, и уверовали, что с ними ничего не может произойти, но реальность грубо вторглась в их жизнь. Людей искусства, музыкантов унизительно выкинули отовсюду. Мы отправили в Берлинский университет нашего представителя, чтобы он смог найти в архивах подтверждения, фотографии, – так вот, то, что в реальности произошло то, что очереди на представления в Культурбунд были гораздо длиннее, чем на концерты и спектакли тех театров и оркестров, которые остались без еврейских музыкантов.

Но это создало ненужную эйфорию. Мы беседовали с внучкой дирижера, игравшего в одном из таких оркестров, который до конца не верил в происходящее, и так и погиб в Терезиенштадте.

 

– В оркестре много музыкантов из бывшего Советского Союза. Есть ли у вас проекты, посвященные памяти тех музыкантов, кто погиб на территории Восточной Европы, России?

– Мы еще не успели. Но именно сейчас начинаем этим заниматься. Что касается истории отца Друкера, его сняли его со сцены прямо в середине исполнения Брамса. И потому мы пригласили  его сына – Юджина Друкера – чтобы он завершил исполнение. Мы отправили запись того концерта в Америку, и ее просмотрели миллионы.

– Как вы находите подобные сочетание истории народа и музыки?

– Ко мне приходят и рассказывают эти истории, потому что люди знают, что мне они очень интересны. Я все время нахожу истории, в которые даже сегодня трудно поверить. Иногда происходят вещи на гране абсурда.

К примеру, ко мне обратились из Министерства пропаганды, когда отмечалось 70-летие трагедии в Бабьем Яру, с просьбой прислать нескольких музыкантов для участия в концерте памяти жертв. Я сказала – послушайте, ведь речь идет о таком событии! Шостакович, 13-я симфония… Это бывает раз в жизни. Я написала письмо с предложением привлечь к участию филармонический оркестр из Киева. По счастью, министром тогда был Юлий Эдельштейн, мы позвонили в Киев, и они выразили горячее желание участвовать – и оркестр, и певцы, собрали и средства. Я позвонила Максиму Шостаковичу, с которым мы дружили, рассказала ему суть дела, попросила его дирижировать этим концертом. И он продирижировал симфонией своего отца, а виолончелист Дмитрий Яблонский играл «Кол нидрей». Это было послание всему миру. Поэтому не могло быть и речи о том, чтобы привезти четырех музыкантов из Израиля, сыграть пару израильских и еврейских мелодий и этим ограничиться.

 

– Ваш оркестр сотрудничает с большим количеством русскоязычных музыкантов – можно назвать имена Иосифа Барданашвили, бывшего домашним композитором «Симфонетт Раананы», виолончелистов Дмитрия Яблонского и Миши Майского, певицы Любови Казарновской, недавно скончавшегося баритона Дмитрия Хворостовского. Это случайность или закономерность?

– Конечно, это не случайность. Мы искали возможности с ними сотрудничать, искали точки соприкосновения. К примеру, Миша Майский участвовал в праздновании 40-летия объединения Иерусалима – с концертом у стен Старого города. У Миши Майского собственная удивительная еврейская история. Он приезжал в Иерусалим с женой, играл у самых стен Старого города, это выступление транслировалось, и в этом были, конечно, и еврейская, и израильская составляющие. То была великая минута.

С Хворостовским была своя, отдельная история. И с дирижером Константином Орбеляном, недавно по нашему приглашению побывавшему на фестивале камерной музыки в Эйлате. Орбелян выступал там со своими певцами из Армении, и это было фантастическое исполнение.

 

– Как вам удается убедить гастролеров с мировым именем, приезжающих в Израиль, выступать именно с вашим оркестром? Для меня это загадка – небольшой израильский оркестр, не тель-авивский, выступает со всеми – от Стиви Уандера до Гребенщикова.

– Тут две составляющих. Во-первых, мы работаем очень много – даем более двухсот концертов в год, и играем очень разную музыку. Наши музыканты очень мобильны. Для солистов, которые приезжают на гастроли, это очень большое преимущество. С другой стороны, всегда есть продюсер, который заинтересован в том, чтобы все происходило быстро и эффективно, максимально качественно. И поэтому им нравится с нами работать, поскольку мы прилагаем максимум усилий и весь свой профессионализм, мы понимаем нужды и требования этих музыкантов, самого высокого уровня. Мне пришлось за последнее время говорить с несколькими очень серьезными представителями в этой области, и оказалось, что нас знают, как профессионалов, как коллектив, с которым приятно работать.

– В 1984 году вы вошли в «Израильский Сионистский форум» и помогали музыкантам-репатриантам интегрироваться на израильском рынке труда. Оркестр «Симфонетт Раанана» был создан в 1991 году – как естественное продолжение вашей деятельности. Этот проект изначально был и социальным и музыкальным? Какую роль в нем сыграл альтист Юрий Гандельсман?

– В первую очередь Юрий – потрясающий, необыкновенный человек. Он был тем человеком, который с самого начала меня поддержал, был моей опорой, помог мне понять, какими возможностями обладают музыканты-репатрианты. Он хотел пойти в направлении московских «Виртуозов», я же считала, что мы должны в первую очередь служить людям, что мы должны стать «оркестром для людей», и он понял и принял мою точку зрения..

 

– Нынешний музыкальный руководитель оркестра – Омер Меир Вельбер, молодой человек. Вместе с ним в оркестр пришло и новое поколение музыкантов?

– Омер, в сущности, вырос в нашем оркестре – он начал свою карьеру у нас в возрасте 21 года. Мне как-то срочно понадобился дирижер, кто-то сказал, что есть такой в Иерусалимском музыкальном центре Мишкенот Шеананим, я ему позвонила, попросила приехать. И вот он уже 15 лет с нами, вырос вместе с нами, начав с самого начала и позже став музыкальным руководителем оркестра. А потом сюда приехал один из известнейших итальянских музыкантов, Омер поехал вместе с ним в Италию, начал там свою карьеру в опере. А в эти дни он получил очень серьезную должность в Дрездене. У него фантастическая мировая карьера, и в связи с этим в Израиле он все меньше, но мы очень им гордимся. Конечно, он привнес в оркестр молодой дух, мне даже трудно представить, как бы было без него.

 

– Расскажите о вашей программе для детей и юношества. Вы делаете для молодых очень много, это и специальные программы, и концерты-лекции.

– Да, мы в год даем концерты для 70.000 детей в рамках специальных проектов в школах. У нас есть специальная программа «Пеама» («Такт»). Мы готовим материалы для учителей, и знакомим педагогов с ней летом, после этого учителя готовят детей в школе, и в конце этого процесса мы даем концерты от детских садов до средних школ. Есть также специальный проект «Корни» о еврейской музыке, есть и проекты более общие – как, к примеру, проект «Колыбельные» в Димоне.

 

– Помогает ли вам в этом государство в образовательных школьных концертах?

– До класса «далет». Дальше мы делаем все сами, собственными силами. Когда-то уроки музыки в школе были обязательным предметом, но сейчас учителей музыки не хватает, и мы посылаем в школы наших сотрудников, которые готовят готовила учеников к концертам.

У нас еще есть проект «Линия классики» – автобус едет из Раананы в Тель-Авив, и когда объявляют остановки, играется определенное музыкальное произведение. Мы для этого должны были получить массу разрешений – от министерства транспорта и т.п.

Проект в Димоне, о котором я уже  упоминала   – «Колыбельные», и который я мечтаю повторить в других городах. Мы отправили внуков к их дедушкам и бабушкам, чтобы те услышали от старших колыбельные. И результатом был концерт, где эти песни были исполнены, и внуки пели вместе с дедами… Зал был переполнен, пели на разных языках – идише, амхарском, марокканском.

 

– А откуда у вас любовь к музыке? Вы учились играть?

– Немного училась игре на пианино, немного – балету. У нас дома много слушали классическую музыку. Сама я также очень люблю литературу.

 

– Традиционный вопрос о планах на будущее.

– У меня множество планов, которые я надеюсь осуществить в ближайшее время. Один из них – добраться с нашими концертами до домов престарелых, хостелей, где живут еще вполне активные пожилые люди, собрать их на утренние концерты, часовые, не слишком дорогие, которые они могут себе позволить – это не такие большие бюджеты, но при этом такая духовная пища, которую необходимо потреблять, и которая может быть доступна любому,

Билет на такой концерт может стоить и 10, и даже 5 шекелей, с частотой, к примеру, раз в полтора-два месяца. Это очень важная с моей точки зрения задача.

А такие проекты, как в Димоне, осуществляют очень важную связь между поколениями, поэтому я тоже обязана это сделать.

 

 – Не могу не задать вопроса: откуда деньги? Где вы их добываете? Кто ваши спонсоры?

– Прежде всего, у нас 51% собственных доходов – это огромная цифра. За все время существования оркестра – 27 лет – мы ни одного дня не были в минусе. Зарплату тут выплачивают как часы. Музыканты знают, что зарплата придет вовремя, и даже на день раньше, а их социальные условия будут свято соблюдены. Немного нас поддерживает муниципалитет, совсем немного  государство – время от времени, в зависимости от проектной деятельности. Немного пожертвований мне удается собрать под отдельные проекты, как, к примеру,  на «Альму Розе».

Мы платим деньги за съем помещения, за съем зала, так что абонементы не рентабельны. Зато мы делаем другие, гораздо более важные вещи. Я об этом говорю и музыкантам, и они разделяют мое мнение. Или так, или никак. Ни у кого в мире нет сейчас денег, никто не готов платить за искусство, за музыку. Поэтому мы соглашаемся на то, что есть.

Мы все – одно целое, один коллектив, в котором все стоят друг за друга. Знаете, как говорят – один плюс один равно три?

Все фотографии предоставлены пресс-службой оркестра Симфонетт Раанана