Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Инна Шейхатович. Фото – © Ira Tashlitsky

 

О балете можно рассказывать бесконечно. Я – могу. О странности и великолепии этого чуда, сотканного из невесомости и железобетонной воли, из  дуновения и головокружения…

Пришел день – и поступило предложение пойти на генеральную репетицию Израильского балета с участием приглашенных солистов. Любителям искусства хореографии нашей страны были предложен спектакль «Белый лебедь».

Про солистов – знаменитых Марианелу Нуньес и Вадима Мунтагинова  – было сказано много похвальных слов, перечислены их регалии, приведены  суперлативы. Но я привыкла не верить рекламе. Никакой; сказал же умница Роберт Бернс, что «звания людьми даются, а люди могут обмануться». Бернсу я верю.

Приглашение на репетицию приняла с радостью. Ведь это как заглянуть в шкатулку, полную чудес. Когда важно и увлекательно не только то, что снаружи, что всем видно, понятно, но и самое тайное, сама интрига.

Здание тель-авивского центра сценических искусств, здание нашей драгоценной и уникальной оперы мягко светилось на исходе нежаркого дня. К зданию-цветку приближались изящные,  пружинистые, заметные на любом фоне неземные люди. Балетные. В этих силуэтах все гармонично, устремлено вверх. Они могут быть одеты  в тренировочные штаны и вытянутые майки – но красота вот она, сквозит и привораживает. Торжествует над убогими рамками-декларациями.

Вот Володя Дорохин, звезда нашего балета, принц, аристократ, сошел с велосипеда, как с трона, приветлив, как обычные аристократы. Вот Вика Дородни проплыла к дверям, величаво-демократичная. Одарила светом.

Здание оперы в этот час приглушенно и таинственно звучит: будто на цыпочках бродят духи опер и балетов, шепчут свои духовные слова…

В пустом зале Юлия Левина, одна их тех, кто наш балет несет на своих плечах, общается через микрофон со сценой. На сцене балерины. Лебеди-девушки слушают. Покорно, с лебединой  горделивостью.  Серебряный медальон луны, как укатившаяся драгоценность, повис над сталью озера, воздух над которым предвещает сказку.

И начинается музыка. Та самая музыка Чайковского, от которой падает в небо сердце, и идет мороз по коже. И видится ночь в Петербурге, и неверный свет над нотным листом, и строчки-озарения, в которых навсегда запечатана тайна. И письмо банкирши, строгой и несчастной Надежды фон Мекк, о том, что писать балетную музыку недостойно гения Чайковского. Будто есть жанры, недостойные грандиозного таланта…

Музыка упоительно  и властно отодвигает все пустое и мелкое. Банальность диалогов ни о чем, суетных забот. Принц Зигфрид –Вадим Мунтагинов . В черном колете с серебром – целится в птицу. Лебедь в зелени, на глади озера. И возникает она. Птица немыслимого счастья. Видение-дева. Марианела Нуньес. Она в шароварах под тюлем пачки,  но внутренне абсолютно не расслаблена. Будто перед ней не пустой зал, не разминка, не условная ситуация, а мир ее жизни, драма колдовства и обрушившейся любви, у которой впереди неизвестность. Эта Одетта движется,  рождает жест, па,  будто складывает мозаику из жемчуга и морской пены. Как зачарованно, нежно  и трепетно смотрит на партнера!  Будто все впервые, только сейчас. Все всерьез. Она взмахивает  крылом, пытаясь вырвать из птичьей геометрии струящуюся, фантастическую песню рук, и вот уже женственные, уникальные руки ведут рассказ.

Взгляд, боттичеллиевская шея, горделивость спины,  истинность чувства – все прекрасно, все подлинно. И завораживает.

Злой гений Ротбарт, – в этой партии сверкает и устрашает Лахлан Мюррей – кружит, грозно перелетает сцену, отчетливо опасен. И невероятно прекрасен в этом своем мраке и всесилии.  И Принц, не видя его, не ощущая опасности, бесстрашно  тянется к неведомому. Он мил, элегантен, под стать званию и воспитанию, красиво и благородно выглядит во время прыжков и вращений, но она, именно она, Одетта, девушка-фантом, плененная душа, в дуэтах с ним превращает знакомую балетную историю в художественное потрясение. В горькую и преисполненную волнения, высокую притчу о вероятности, обреченности, надежде.

Марианела Нуньес, эта звезда, упавшая на лучшие мировые сцены с аргентинского облака¸ обладательница премии Лоренса Оливье, привнесла в рисунок партии гениальную актерскую новизну…

Любовью и светлой печалью звучит Чайковский, и балетная пара под шелком луны повествует о самых важных вещах. И страшно перевести дух, и все будто впервые. И все рифмуется с непостижимостью жизни и искусства…

Из многократно виденного танца, из классического балетного текста, из музыки, каждый великий пассаж которой знаешь наизусть, рождается истинное, возникает счастье открытия. И наши прекрасные балерины, артистки Израильского балета, вместе с гостями, рядом. И маленькие лебеди, смелая четверка, синхронны на самом высоком мировом уровне.    И  Юля, говорящая со сценой на иврите, русском, английском, в тональности. Она  вся в том,  что сейчас рождается, и длится, и волнует всех, принимающих участие в создании чуда. Я люблю говорить о балете, но балет не высказать, не объяснить, не описать словами.

…А после был балет-новация Андониса Фониадакиса, тоже про лебедей, или скорее про людей, задорно и восторженно играющих лебедей. И блистали наши, те самые израильские звезды, которые совсем не в легких условиях славят искусство, в котором жест длится дольше века… И музыка Чайковского была живой и актуальной, и ее современная, бережно аранжированная стихия все так же волновала.

Наша прима Виктория Дородни всегда драгоценно-обаятельна и грациозна. У нее душа красивой птицы, альтруистичной Русалочки. И Владимир Дорохин  – принц-романтик, – артистичен, лиричен и мудр,  устремлен в небеса совершенства. И Людвиг Испирян ввинчивает азартные, сказочные  вращения в  стены быта и обыденность жизни.

И весь коллектив – герои: солисты, рыцари и дамы тяжелого труда, высокого балетного искусства.

В рекреации   перед выходом на сцену, возле этой воронки, вбирающей в себя волнение, счастье, отсвет всех духов здания, Маргарита, фея Моргана нашего балета,  колдует над лунным тюлем пачки. Она  соединяет  пушинки и перышки. Улыбается. Руки движутся в ритме  танца-таинства. Скоро пачка поплывет. Понесет свет прожектора.

Володя Дорохин, танцовщик и хореограф, в рабочем-спортивном, проходит мимо. Как хорош его детский балет «Питер Пен»!  Спрашиваю:

– Есть замыслы, планы?

Он таинственно-отвлеченно говорит:

– Да. Но надо еще додумать… Есть мысли о «Маленьком принце».  Не что-то детское, плоско-сюжетное, а философское, метафорически- серьезное прочтение знаменитой книги…

– Вы тяготеете к неоклассике, или это будет современный язык со всеми  его шокирующими, острыми элементами?

– Даже не могу сейчас сказать. Все в процессе кристаллизации, на уровне замысла…

Он и его жена Лисса работают в балете, растят двоих малышей. И как успевают, как справляются  с нагрузками – один Бог знает.

Удачи и легкой жизни, мои замечательные!

Людвиг Испирян, главный тореро, армянский «испанец» нашего балета,  рассказывает о своих постановочных опытах, о работе со спортсменами, танцорами-любителями, говорит:

– Ждите новую работу, – она уже в пути, скоро покажу!

Прощаемся. Лестница, тяжелая театральная дверь.  Мир за стенами вроде не изменился, но на самом деле обрел очарование, которого до репетиции не было в нем заметно.

Балет – синоним красоты. Так он задуман. Я вовсе не завидую тем, кто посмотрел «Белого лебедя» как спектакль, а не на репетиции.  Мне открылась шкатулка самых главных чудес. С голосом Юли Левиной, с балеринами в рабочих курках и гетрах, с повторами (ах, как это было прекрасно!), живыми впечатлениями, разговорами.

Помните: есть, живет Израильский балет.  Полвека назад созданный Бертой Ямпольски и Гилелем Меркманом. Балет юный, отважный. Не пропустите ничего из его созданий!