Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

На верхнем фото – Иван Вырыпаев. © Стас Левшин

Спектакль «Пьяные», поставленный в 2015 году и получивший «Золотую маску» и специальный приз жюри в 2016 году, поставлен по пьесе одного из ведущих русскоязычных драматургов современности нового поколения Ивана Вырыпаева, художественным руководителем БДТ режиссером Андреем Могучим. Этим спектаклем 20 февраля открывается фестиваль M.ART – фестиваль нового  русского искусства –  в Тель-Авиве. 20 и 21 февраля 2020 года «Пьяные» будут показаны   на сцене театра «Габима» в Тель-Авиве. «Пьяные» – это история о том, что каждый из нас может научиться не бояться жить, любить, прощать, менять себя и мир вокруг. Это философская современная сказка и о ней в интервью Маше Хинич рассказывает драматург Иван Вырыпаев, создавший эту пьесу об опьянении божественной любовью, современную  сказку об озарениях. 

– Иван! Добрый день! В сети опубликовано множество интервью с вами – десятки, а то и сотни. Вопросы вам задают больше философские, общего плана, неконкретные. Никто не спрашивает «а почему так в той пьесе?» или «почему не так в этом спектакле?». Из нашей далекой от Европы азиатской провинции, где спектакли по вашим пьесам – редкость, и я спрошу – а почему все так неконкретно, вокруг да около в вашей драматургии?
– Потому, что тема ведь у меня всегда одна и та же, и говорю я одно и то же. Я не звезда, скандалов вокруг меня никаких нет, поэтому непонятно, что спрашивать.

 – Как раз понятно. Скоро в Тель-Авиве, в рамках фестиваля M.ART, будет показан спектакль петербургского театра БДТ по вашей пьесе «Пьяные». Пьесе совсем не конкретной, практически бессюжетной, главный вопрос которой, более чем общий: «зачем мы живем?». Конкретный вопрос об общей проблеме; вопрос свойственный, скорее, литературе. С этого и начнем: когда вы пишите, что вы создаете – литературное произведение или пьесу для театра, про которую вы уверены, что она будет поставлена?
– Я пишу для театра, для сцены, более того – чаще всего я пишу для специфической сценической площадки.

 

 

– И для конкретных актеров?
– Да, очень часто. Мне делают заказы, а потом уже пьеса приобретает свою судьбу, ставится по всему миру. «Пьяные» были написаны для театра в Дюссельдорфе, где мне предложили не тему, а просто попросили написать пьесу. Иногда бывает, что меня просят, к примеру, ограничиться пятью актерами, или учесть какие-то технические моменты. В случае с «Пьяными» в Дюссельдорфе этим «моментом» стала огромная сцена и очень вытянутый в длину зал на 900 мест. Я, как правило, прихожу в зал, в театр, для которого пишу на какой-нибудь спектакль. Я приехал в Дюссельдорф, пришел в театр, там давали «Гамлета». Я всегда стараюсь сесть подальше, и вот увидел, как далеко, мааааленькие какие–то человечки разговаривают. Так что мне оставалось придумать, как сделать так, чтобы актеров было слышно без микрофона. И там, прямо в зале, ко мне пришло озарение: они должны быть пьяными! Они должны кричать! Я про это забыл и ушел. А потом когда начал писать эту пьесу – «Пьяные» – у себя дома в Польше, то вспомнил это ощущение.
Или, к примеру, пьеса «Волнение», которую специально для Алисы Бруновны Фрейндлих, мне предложила написать ее семья. Я учел в ней буквально всё. Продюсер попросил меня, чтобы спектакль шел час и пятнадцать минут. А в середине Алисы Бруновна должна уйти на десять минут со сцены, и это условие мной тоже выполнено.
История драматургов в этом и заключается – учитывать всё.. Так было и во времена Шекспира, Мольера, Островского… Для меня драматургия – это очень конкретная вещь.

 – Ваши пьесы говорят о чем-то очень общем, и в то же время они как драматическое действие точны и конкретны. Замечательное сочетание.
– Потому что по образованию я и режиссер, и актер. Пьеса – это действие, я создаю действие, я думаю про действие, актеру должно быть удобно играть это действие. Конечно, есть такая неприятность в современном театре, как режиссер, который мне мешает. Они – режиссеры – не умеют ставить пьесы, но, конечно, изначально пьесы предназначены для актеров. Актер и есть проводник драматургии, и, если мы возьмем тексты Мольера или Шекспира, то поймем, что эти, столь характерные для эпохи елизаветинского театра пьесы, прежде всего, «игровые». Театр – это ведь достаточно примитивная вещь, там громко говорят, там не может быть такого диалога, как в литературе или в кино, там нужно говорить с посылом. То, что актер говорит с посылом, тоже изначально закладывается в текст.

 – Вы строите ваши тексты по некоторым наработанными вами за годы творчества  «кирпичикам». Но, в то же время, эти кирпичики на сцене складывает актер, а не режиссер, который, по вашему утверждению, только мешает.
– Проблема современных режиссеров в том, что их не научили ставить пьесы. Они ставят свои интерпретацию, а не пьесы. Эпоха постмодернизма всех развратила, режиссер объявил себя автором спектакля. Но, если есть пьеса, то автор только один –  это сам драматург, а остальные – это исполнители. Так же как в музыке – есть Бетховен, и есть Караян и Ростропович. Они не менее великие, но они не авторы, а исполнители. Так уж случилось, что режиссер захватил власть и объявил себя автором, и художник объявил себя автором, и видео-художник объявил себя автором, и все теперь у нас хотят самовыразиться, и получилась та каша, которая заварилась на современной сцене, а зритель страдает, потому что не может получить доступа к источнику. Потому что Шекспира вы сегодня не увидите, Чехова вы сегодня не увидите, а новых авторов, которых совсем никто не знает – тем более. Новые пьесы никто ведь не читал: «Гамлета» как-то худо-бедно можно в школе пройти, но современных драматургов не изучить в школе. И потому в современном театре возникла путаница. Правда, я подозреваю, что эта путаница может скоро закончиться, как-то развеяться, потому, что с приходом Netflix и HBO стало очевидно, что зрители требуют ясности, им надоела абстракция. Но пока что театр находится на территории неясности и абстракции. Ясность была – особенно в русском, советском театре – у Товстоногова, у Эфроса, но потом исчезла.

– Что происходит с «Пьяными» – спектаклем, который будет вскоре показан в Израиле? Часто вы сами ставите спектакли по вашим пьесам, а «Пьяных» поставил Андрей Могучий, режиссер и человек доминантный. Не стерли ли эманации такой сильной личности ваше присутствие в этом спектакле?
– Это спектакль, в котором пьесу можно увидеть. Спасибо, режиссеру и театру БДТ. Потому что есть много известных режиссеров, ставящих мои пьесы, и, если я случайно попадал на них в театр (хотя стараюсь не ходить на них последнее время), то видел, что все это далеко от задумки моей пьесы.

– Что Вы имели в виду в «Пьяных»? В обращении к зрителям сквозит ирония.
– С «Пьяными» у Андрея Могучего вышло, к счастью, по-другому. Он – режиссер авторского театра. Он этого и не скрывает, и даже на афишах у него написано – «спектакли Андрея Могучего», но с  «Пьяными» удивительным образом получилось так, что сам Могучий просто поверил пьесе и поставил ее так, как она написана, кроме ритма: спектакль играется дольше, чем написан, ровно в два раза. Я видел несколько сценических воплощений «Пьяных». Постановка Андрея Могучего в БДТ в Петербурге – наиболее точная, там действительно можно понять переплетения сюжета, кто кому кем приходится. В этом спектакле есть ясность, что нечасто случается в современном театре. Моя драматургия – это ведь очень конкретный театр, примитивный и тупой даже. В моих пьесах нет второго плана, у меня очень «грубая» драматургия. У меня человек как что говорит, то так и надо делать.
В русской драматургии есть Чехов, и есть Островский. Я – наследник Островского. Выходишь и примитивно произносишь: «почему люди не летают?» и действительно именно это имеешь в виду. Если пытаться играть мои пьесы «по Чехову», то выходит скучно, долго.

– Вы сказали, что продолжаете направление Островского – просто о сложном?
– Это философские, сложные вещи, рассказанные для более простой публики. Островский – это же Малый театр, прежде всего, а Малый театр – это тысяча мест, и чтобы играть на тысячу мест, нужно определенным способом кричать, говорить громко. Нужен монолог, герой должен выйти вперед на сцену, это все влияет на зрителей… Хотя сегодня есть микрофоны, в отличие от эпохи Островского. Я ставил чеховского «Дядю Ваню» здесь, в Польше, и достаточно удачно, со многими нюансами. И вот в финале Астров прощается с Еленой -= их обоих у меня  играют потрясающие актеры. Мы репетировали этот эпизод в комнате, было очень красиво. А когда вышли на сцену, большую, академическую, то сразу стало понятно, что так играть это нельзя, невозможно. Потому что нужно играть «с посылом», и тогда все психологические нюансы исчезают. Потому что Антон Павлович театра не знал, не понимал, и поэтому он так переживал: ему не нравились спектакли по его пьесам даже у Станиславского, он никак не мог понять, почему они так ярко, громко играют. Он говорил – «меньше все надо, меньше», а Станиславский объяснял, что если они будут «меньше», то никто их не услышат, и потому нельзя сыграть финальную сцену так, как ее написал Чехов. Ее можно сыграть только на маленькой сцене, а на большой, когда «включается» посыл, актеры уже не могут показать все нюансы. Чехов – писатель, а не драматург, он блистательно создавал характеры, очень тонко сплетал действие, но он не понимал эту «громкость» на сцене.

 – Вы же предельно конкретны, говоря об общем: в «Пьяных» вы от этой громкости и отталкиваетесь:  разорву на груди тельняшку и прокричу на весь мир всё, как есть.
– Дело не только в громкости. Фраза должна нести емкий смысл. Я, к примеру, пытался сделать инсценировку «Анны Карениной» для сцены, и ничего у меня не получилось, потому что так, как разговаривают у Толстого, со сцены не повторить. Со сцены эти фразы оказываются слишком длинными, слишком замысловатыми, слишком сложными, тяжелыми. В романе ты читаешь их глазами, сидя на диване, и тогда эти фразы, эти блистательные монологи просто летят. Но на сцене трудно так говорить, на сцене все примитивнее, у всех примитивнее. Хорошим примером может являться Горький, потому что Горькому в некоторых произведениях, таких, как «Васса», например, удалось соединить некую примитивность с глубиной… Фраза должна быть такой, чтобы зритель мог ухватить ее ухом, он не может ее перечесть, вернуться на страницу назад. На сцене люди должны чуть проще разговаривать, чтобы их можно было понять, народу же в зале много. А в литературе наоборот, автор стремится к изысканности.

– Вы сказали – «народу много». Соседи часто нам мешают и не только в театре. Бывает такое, когда все раздражены по определению, даже если пришли вечером на спектакль расслабиться после работы. Проблемы-то остаются, покашливание соседей по ряду часто выводит из себя. Не желание ли добровольной изоляции и самоуглубленности является одной из причин создания вами оцифрованного Okko Театра? Сегодня крупные мировые музеи оцифровывают свои коллекции, выкладывают их в дигитальном виде в интернет, и музей можно посетить без того, чтобы стоять в очереди и толкать локтями соседа. Нежелание толкаться – одна из причин создания Okko Театра? Расскажите об этом проекте.
– Очень важно сразу разъяснить, что мы исходим из понимания того, что спектакль нельзя просто снять на камеру. Мы не будем делать экранизацию спектаклей, а будем создавать отдельный продукт. Например, сейчас отдельный продукт, который мы сделали для сцены, это пьеса «Интертейнмент», московская премьера которой прошла совсем недавно. Это моя новая пьеса, новый спектакль, где я играю вместе со своей женой – польской актрисой Каролина Грушкой. А снимать этот спектакль мы будем с другой музыкой, в других костюмах, с другим режиссером, с другой декорацией. Вообще-то там не будет декорации, это будет абсолютно другой, специальный продукт, сделанный для платформы Okko Театра.

– С теми же актерами?
– Иногда с теми же, иногда с другими. Но конечно, теперь, когда мы выбираем пьесу для сцены Okko Театра, мы сразу же думаем о том, что будем ее когда-то снимать, и это, несомненно, оказывает влияние на наш выбор. Не все пьесы можно снять,  а только то, где главным является текст. Спектакли Андрея Могучего, наверное, снять нельзя, а стенд-ап можно, потому что там на первом месте – текст. Был такой жанр – фильм-спектакль, делали их и Фоменко, и Эфрос, и когда-то можно было посмотреть такие спектакли  и с Андреем Мироновым и с Анатолием Папановым. Я говорю про советский еще театр: этот жанр было вполне удачным, но тогда спектакли снимались примитивными камерами, а сейчас технологические возможности неограниченны, и качество может быть совсем другим. Посмотрим – мы в этом абсолютные новаторы, но новаторы на старой основе.

– Вы отталкиваетесь от некоей существовавшей уже идеи, но на новом техническом и социальном уровне.
– Да. Но разница в том, что снятый на пленку спектакль не передает всего: можно составить впечатление о спектакле, понять, как он устроен, но невозможно пережить то, что ты испытываешь в зале, когда смотришь спектакль. Соответственно, идея в том, чтобы делать абсолютно новый продукт.

– Продукт сопереживания… «Пьяные» – спектакль-сопереживание – вы собираетесь его экранизировать?
– Я пока не знаю, где бы мы могли  на основе этого спектакля снять экранизацию, кто бы его поставил. Я не уверен, что в ближайшие годы мы до этого доберемся. Так что пока, наверное, нет. Но в наших планах есть не только создание фильма из драматического спектакля, но и наоборот. Такая драматургия, как пьесы Вампилова, Володина, Артура Миллера, Олби, Розова, Арбузова прекрасно экранизируется. Я считаю, что, к примеру «Пять вечеров» можно замечательно еще раз экранизировать с молодыми новыми актерами. Старый фильм Никиты Михалкова с Любшиным и Гурченко потрясающий, но я уверен, что, если сегодня сделать его с новыми актерами, сделать качественнее декорацию, качественнее съемку, то зрителю это будет очень интересно. Или, Чехов, например. Вот как раз Антон Павлович, который для сцены трудноват, для экранизации – прекрасен. Сделать «Вишневый сад» очень красиво – это моя мечта, и я уверен, что у таких экранизаций будет много зрителей. Но это большой труд, нужно сначала это все разложить, отрепетировать.

– Вернемся к спектаклю «Пьяные», который будет вскоре показан в Израиле и который стал поводом для нашего интервью. Он уже отрепетирован, идет несколько лет, получил награды. Вы сами приедете с ним на фестиваль M.ART?
– Нет, не приеду. Автор и спектакли по его пьесам это не одно и тоже. Но я не поэтому не приеду. Я очень люблю Тель-Авив, и с удовольствием бы воспользовался этой возможностью, тем более у меня там и сестра, и тетя, я всегда рад там оказаться. Но у меня нет свободного времени, увы. Однако, я рад, что к вам едет одна из лучших постановок «Пьяных», которые я сам видел. В мире играются около тридцати версий «Пьяных» – я видел три. Именно эти  «Пьяных» Андрея Могучего и БДТ из трех мои самые любимые. Интересно, как это будет воспринято в Тель-Авиве, но мне кажется, хорошо будет воспринято, потому, что это хороший спектакль.

– «Пьяные»…. Среднего израильтянина даже название может насторожить, поскольку облагораживание пьяного человека в Израиле не принято. Человек идет в театр, а он вырос в стране, в обществе, где культура алкоголя не совсем приветствуется, разве что на Пурим. Как его не спугнуть?
– Ну, во-первых, почему не приветствуется? Я  в Тель-Авиве со своими друзьями приятно проводил время за бутылочкой вина. А во-вторых, алкоголь тут не причем, это пьеса суфийская, в ней есть эпиграф из Омара Хайама, а я очень внимательно и много занимался суфизмом. В основе лежит понимание, что вино – это Бог, а пьяный – это человек, который стремится к Богу. «Пьяные» – религиозная пьеса в универсальном понимании религии. Пьяные – это метафора. Но двойственная прелесть этого произведения в том, что мои персонажи – действительно пьяные. В зале люди понимают одно, на сцене происходит нечто другое.

– Но с другой стороны, чтобы спектакль состоялся, где-то они должны совпасть.
– В этом спектакле Андрей Могучий бережно сохранил всю пунктуацию, слова, характеры… И так на сцене проявилась пьеса и поэтому мне кажется, что философский смысл ее вполне доступен пониманию.

– Поскольку пьеса философская, там как будто бы ничего не происходит, не так ли?
– Ключевая фраза этой пьесы в том, что Господь говорит с нами своим языком через пьяных. Русская пословица «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке» тоже многое объясняет.

– В иврите тоже есть соответствующие выражения, но скорее касающиеся внутреннего поведения, того, где это «внутреннее» смыкается с тем, что говорит Бог…
– Самое потрясающее это то, что на каждой полке в СССР стоял томик стихов Омара Хайяма. Никомуиз партийных «отборщиков литературы» в голову не приходило, что Омар Хайям, который в каждом стихотворении пишет о вине, сам не употреблял алкоголь, поскольку это запрещено исламской религией. Им элементарно не хватало образования, чтобы понять, что Омар Хайям – это мастер суфийского ордена, который подробно и точно излагал духовные практики в своих произведениях. Он, наверное, никогда не пробовал вина…

– Ваша пьеса очень метафорична, особенно я это хорошо поняла, когда читала текст – мне ничто не мешало, ни соседи, ни сквозняки. Но, в то же время, она иронична.
– Конечно. Более того, у меня там очень много матерщины, но ее убрали, потому что в БДТ не могут играть с матерщиной: по недавно принятым российским законам запрещен мат со сцены. И это, конечно, катастрофа для «Пьяных». Это же карнавальная культура, или «снижение», о котором писал Михаил Бахтин. Очень важно, когда говоришь о чем-то очень глубоком, вносить долю иронии, юмора, немного площадного языка… Когда хочешь сказать о важных вещах, надо снизить пафос. Это снижение пафоса и создает особенность русской культуры, как это замечательно сделал Венедикт Ерофеев, например. Особенность эта очень ценная, поскольку с культурой у нас, наверное, не все в порядке в России… Воспринимать мат может только культурный человек, а некультурный им просто матерится.

Интервью взяла Маша Хинич. Фото – ©  Стас Левшин

*****

Иван Вырыпаев — драматург, актёр, режиссёр театра и кино, художественный руководитель московского театра «Практика» с 2013-го по 2016 год. Один из знаковых представителей «новой драмы». Автор пьес «Кислород» (2002), «Бытие № 2» (2004), «Июль» (2006), «Танец Дели» (2009), «Иллюзии» (2011), «Пьяные» (2012), «UFO» (2012), «Летние осы кусают нас даже в ноябре» (2012), «Невыносимо долгие объятия» (2015) и других. Лауреат молодежной премии «Триумф», премии им. А. Володина «Надежда русской драматургии», премии «Текстура: Имя». Многократный лауреат премии фестиваля «Новая драма». В 2009 году признан лучшим драматургом Германии. Обладатель «Золотой Маски» за спектакль «Кислород». Лауреат премии фестиваля «Кинотавр» в номинации «Лучший режиссер» за фильм «Кислород», обладатель специального диплома жюри «Кинотавра» и приза независимого молодежного жюри 63 Венецианского кинофестиваля за фильм «Эйфория». Пьесы Ивана Вырыпаева переведены на многие языки и с успехом идут в европейских театрах.

*****

«Пьяные»
Премьера состоялась 5 мая 2015 года
Используется нормативная бранная лексика.
Спектакль-лауреат Российской Национальной театральной Премии «Золотая Маска» в номинации «Лучшая работа режиссера» и Специальной Премии Жюри Фестиваля за актёрский ансамбль (2016).
Спектакль-лауреат премии Санкт-Петербургского общества зрителей «Театрал» (2016).
В спектакле звучит музыка: Amy Winehouse, “Back to Black”; Frank Sinatra, “Strangers in the night”; Tito&Tarantula, “After Dark”; Manish Vyas, “Tumi Bhaja Re Mana” («Мантра Любви и Нежности, уравнивающая неравное»), а также используется видеофрагмент фильма «Мистерия» («Gumnaamм, 1965).
Спектакль на русском языке с субтитрами на иврите.
Продолжительность – 2 часа 35 минут с одним антрактом.
Режиссёр-постановщик: Андрей Могучий
Художник-постановщик: Александр Шишкин
Художник по свету: Стас Свистунович
Художник по костюмам: Жанна Сердюк
Спектакль предназначен для зрителей старше 18 лет.

Даты спектаклей:
20 февраля, 20:00
21 февраля, 13:00
Зал «Ровина», Национальный театр «Габима» в Тель-Авиве
Билеты на спектакль «Пьяные»: http://bit.ly/38ZszpX

****

Спектакль «Пьяные» в постановке Большого драматического театра имени Г. А. Товстоногова (БДТ) из Санкт-Петербурга будет представлен в Израиле в рамках масштабного Фестиваля M.ART.

Краткая афиша Фестиваля M.ART:

20-21 февраля: Открытие фестиваля. Спектакль «Пьяные», БДТ им. Товстоногова / Национальный театр «Габима»

22 февраля: «Сорокин Трип» /Синематека Тель-Авива

23 февраля: Кирилл Рихтер, «Chronos» / Музей изобразительных искусств

24-25 февраля: театр современного танца «Провинциальные танцы» / Центр Сюзан Далаль

27 февраля: концерт «Перселл и Мартынов» Владимира Мартынова и ансамбля OPUS POSTH / Израильская консерватория

28-29 февраля: гастроли театра Резо Габриадзе. Спектакль «Рамона» / Центр Сюзан Далаль

1-2 марта: гастроли театра Резо Габриадзе. Спектакль «Осень моей весны» / Центр Сюзан Далаль

3 марта: Молодежная оперная программа Большого театра / Израильская опера

4-5 марта: «Наш класс»,Театр им. Вахтангова / Национальный театр «Габима»

5-6 марта: «Пахита», балет «Урал Опера Балет» / Национальный театр «Габима»

7 марта: Закрытие фестиваля. Музыкальный спектакль «Наша Алла», Гоголь-Центр / театр «Гешер»

Организатор Фестиваля M.ART – фонд M.ART. При поддержке Романа Абрамовича.

Информация обо всех событиях фестиваля M.ART: www.mart.foundation

Билеты на все события фестиваля: http://bit.ly/2LbyPk4

*В программе фестиваля M.ART возможны изменения
Пиар-агентство: SofiaNimelsteinPR&Consulting