Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Верхнее фото: Йешиягу Йехиэли, директор и со-учредитель НААЛЕ.  Photo Darryl Egnal.
Интервью первоначально опубликовано в приложении”Окна” к газете “Вести” 17 мая 2018 года

Интервью с директором программы НААЛЕ Йешиягу Йехиэли

В 1992 году о программе НААЛЕ только задумывались. Точнее – задумали, и очень быстро выполнили задуманное. Программа эта, действующая под эгидой Ассоциации по развитию образования в Израиле – удивительная. За 25 лет в Израиль для обучения в старших классах приехали 17.000 молодых людей из разных стран мира, 90% из которых впоследствии избрали Израиль постоянным местом жительства. НААЛЕ («Ноар Оле Лифней hа-hорим», что означает «Молодёжь репатриируется раньше родителей») – проект образовательный, сионистский и единственный в своем роде. Прошедший учебный год был юбилейным, и этому 25-летнему юбилею и будет посвящен торжественный вечер, который пройдет 21 мая в Тель-Авивском «Гейхал ха-Тарбут».
25 лет – жизнь поколения. Возможно, нынешнее поколение не знает или не помнит, как все начиналось. Об этом рассказывает в интервью директор программы НААЛЕ Йешиягу Йехиэли.

 

– Йешиягу, добрый день. Как начиналось НААЛЕ? Откуда вы пришли в этот проект? – Я пришел из системы неформального образования, много лет проработав движении Бней Акива – и в израильском отделении движения, и в международном. Несколько лет был посланником движения в Англии, возглавлял европейское отделение Бней Акива. У меня вторая степень по педагогике. Я преподавал еврейскую философию в известной иерусалимской школе «Бойер», хотя сам родился и вырос в Тель-Авиве. А сейчас живу в Алон-Швут. Именно в синагоге Алон-Швут мы много лет держали место для Юлия Эдельштейна, пока он сидел в отказе и был узником Сиона. И все это не случайно – меня многие годы увлекала тема советских евреев. Еще в самом начала 1970-х годов я начал искать пути участия в процессе исхода советского еврейства. В 1970-м году летний лагерь Бней Акива был полностью посвящен теме «Молчащее еврейство». Исследуя эту тему, я встретился в Иерусалиме с недавним репатриантом, бывшим еврейским активистом в СССР. Для меня, мальчика из Тель-Авива, советские евреи были «потерянным коленом», тайной за семью печатями.

– А откуда ваша семья?
– Из Польши. Что случилось с польскими евреями мы знали, а вот с советскими? Нам казалось одно: мы их никогда не увидим. Они – за «железным занавесом». И моей мечтой было попасть за этот занавес и понять  все самому. Я мечтал об этом уже в  20 лет, еще служа в армии. Гораздо позже я поехал посланником в Англию в надежде, что, может, оттуда сумею сделать больше. Родители моей жены родом из США и она имела право на американское гражданство. Я также надеялся получить американский паспорт и  с ним поехать в СССР. Но  моя жена получила американский паспорт, а мне его не дали,  поскольку она никогда не жила в Америке. Так что мой трюк не удался. Мы жили два года в Англии, и единственное, куда мне удалось попасть – это Венгрия. Мне выдали визу на 12 часов, и за это время успел кое с кем повидаться. Позже, наш дом в Англии стал перевалочным пунктом для израильтян, которые ехали в Советский Союз – они прибывали в Лондон, оставляли у нас дома все, что могло выдать в них израильтян, у всех у них были иностранные паспорта, билет «Нью-Йорк-Лондон-Москва», туристическая виза, а на самом деле они были посланниками бюро «Натив», устанавливавшие контакты с советскими евреями, привозившие  им книги и учебники.
В 1985-м году я организовал автобус с воспитанниками  Бней-Акивы для поездки в Польшу, и поехал с ними,    впервые увидел  концлагеря. Я навестил также дом моего отца в Петрикове. Этот город прославился благодаря раввина Лау, который там родился в 1937-м году.   У моего отца был брат, который погиб в концлагере, ему было 11, его звали Йешиягу – я назван в его память. Я пробыл в Польше несколько дней, и видел евреев – старых, боязливых, полуголодных.

 – А что вы пытались найти в Советском Союзе?
– Я думал о еврейских детях и о том, что, если я не смогу каким-то образом вернуть их к еврейству, то они будут потеряны для своего народа.
В декабре 1989 года Мика Членов организовал первый съезд всех еврейских организаций всего Советского Союза и всего мира. Я тогда был активистом общественной организации «Дети», занимавшейся увековечиванием памяти детей, погибших в Катастрофу. Ее основателем стал  Йоске Шапира – он же стоял у истоков международной организации Бней Акива. Эта организация посылала тысячи своих членов в СССР – тех самых «туристов». Тот, кто все это организовывал – Арье Кроль – позже получил Государственную Премию Израиля. Так вот, организация «Дети» получила приглашение участвовать в этой конференции, и мы поехали в Россию во время Хануки – еще повсюду развевались  красные флаги, но израильтяне уже свободно приезжали  в Москву.

– Это же было началом перестройки Горбачева.
 – Потому стала возможным организация такой конференции. Мы привезли туда идею попробовать заинтересовать ребят возраста 15-16 лет в том, чтобы они приехали в Израиль на три месяца. Мы хотели обучить их стать инструкторами Бней Акивы, чтобы вернувшись назад, они бы организовали это движение в Советском Союзе.
Когда мы прибыли в Москву, умер академик Сахаров, и все участники конференции были на похоронах. Потому в первый же вечер мы оказались в Москве дома у Зеэва Дашевского, главы организации «Маханаим». Он нас познакомил с очень молодым человеком – 19-летним Владимиром (ныне Зеэвом) Элькином. Мы нашли его на семинаре для учителей иврита, который вел д-р Авшалом Кор – юношу с вязаной кипой, говорящего на беглом иврите. Он нас выслушал и сказал: я буду к вам приводить один за другим людей из разных городов, которым вы будете рассказывать об этой своей идее. И он их привел. Из тех городов, названия которых я не знал и не мог произнести, к примеру – Днепропетровск, Краснодар и Красноярск, Тбилиси – ну, хоть этот город я знал.
Арье Крол был моим переводчиком, поскольку знал русский, и так мы познакомились с двадцатью людьми. В последний вечер конференции мы собрались все  вместе в йешиве рава Штайнзальца, вручили подарки к Хануке.
И уже на Песах был съезд в Харькове, куда приехали все эти ребята, и они уже назывались «Бней Акива».
Тогда зимой, из Москвы мы поехали в три города – Санкт-Петербург, Ригу и Минск.  В Риге нас принимал Гриша Крупников, который привел нас в еврейскую школу. Надписи там были на идише. Мы познакомились с группой 15-летних ребят, которые готовились к поездке в Израиль. За несколько месяцев до этого там была представительница Сохнута, и пригласила их посетить Израиль. Тогда в Риге можно было выдать детям паспорта, чего нельзя было сделать в других республиках. Они были уже готовы к поездке, но из Сохнута вдруг пришло сообщение – извините, нет бюджета. Но тут приехали мы… Арье Крол был секретарем движения религиозных кибуцев, и он пригласил этих ребят в две школы – в Явне и Сде-Элиягу, предупредив, что школы эти – религиозные.  Этим детям выдали разрешение уехать на три месяца только с тем условием, что, находясь в Израиле, они продолжат учить латышский язык, и потому с ними должна ехать учительница латышского. Через несколько недель дети уже были в Явне, их группу назвали «Берешит».

– Это и было началом НААЛЕ?
– Да, только мы сами этого не знали – ведь мы хотели набрать будущих инструкторов, но первая группа приехала, чтобы учиться. Прошли три месяца, и дети нам говорят «мы не вернемся в Ригу, нам тут хорошо, мы уже учим иврит». Но это было невозможно! Ведь они приехали по соглашению с латвийскими властями! Группа уехала,  хот  потом половина детей и их учительница репатриировались в Израиль.
В 1992 году Йоске Шапира вновь поехал в Россию на подобный съезд от организации «Дети». Вернувшись, он рассказал, что слышал от людей «Натива»  о планах привозить еврейских детей учиться в Израиль. И я тогда понял – это ведь и есть лучший способ увековечить память детей Катастрофы. Мы пошли к тогдашнему министру образования Звулуну Хамеру, а «Натив» обратился к Сохнуту, в отдел репатриации молодежи, который был создан в 1930-е годы, чтобы спасти молодежь от нацизма. Но в Сохнуте отказали. Тогда мы обратились к премьер-министру Ицхаку Шамиру и к Хамеру. Были бы тогда у нас другой министр образования и премьер, не было бы программы НААЛЕ.

 – Дипломатические связи Израиля с СССР восстановились в 1991 году…
– Да. И во многом благодаря министрам по делам религий. В России тогда восстанавливали церковь, и связи с Израилем тоже обновлялись через религиозных лидеров. Хамер был до этого министром религий, и он понял, что он, мальчик из Хайфы, может выполнить историческую миссию и вернуть евреев из-за железного занавеса в лоно своего народа и в Израиль. А через несколько лет он стал министром просвещения.
Шамир же всегда поддерживал алию, не все премьеры были такими. Шамир отправился к американскому президенту и заявил: евреи, которые едут из СССР по израильской визе – не беженцы.
Я своими глазами видел, как на перевалочных пунктах, лагерях, в Европе, сидели десятки тысяч евреев в ожидании американского мессии. Это был для меня шок! Я разговорился с одним евреем из Кишинева, который ждал визу в Новую Зеландию, и он мне ответил на идише: «Там спокойно. У вас в Израиле все время война». Но была и материальная причина.
Так или нет так, но перед нами встала задача ежегодно привозить несколько тысяч детей в Израиль на учебу. Для начала надо было подписать соглашения об «обмене учащимися».

– Двусторонние соглашения?
– Да. Об обмене информацией, выставками, и, в том числе,  студентами.
Стало понятно, что организация «Дети» не может обеспечить такую программу, это миллионы шекелей, и программа должна стать государственной, при финансировании правительства и министерства просвещения. Но главным вопросом было – какую программу предложить? Ведь если дети приезжают на три месяца, они должны вернуться в свои  школы без потерь в учебе. Но если учить их по израильской программе, для этого нужно как минимум три года. И мы решили начать с пятисот детей – сделать пробный проект, предложив им трехгодичную программу для получения израильского аттестата зрелости. А потом они могут вернуться или остаться.
И мне сказали: «Ты сошел с ума. Ни одна еврейская мать не отпустит ребенка на три года». Я снова прилетел в Москву в мае 1992 года с целью провести семинар учителей иврита и рассказать им о своей идее. И услышал следующее: «Самолет, на котором ты прилетел, еще в Шереметьево. Вернись на нем в Израиль, потому что мы не будем тратить время на твои безумные проекты».
Три дня я встречался на этом семинаре с учителями иврита и почувствовал, что я на правильном пути. Тогда система образования в России рушилась, родители не видели перспектив для своих детей. Мне задавали поразительные вопросы. Например – а что будет с детьми летом? Я предлагаю им образовательную программу в Израиле сроком на три года, без обязательств репатриироваться, и бесплатно. А меня спрашивают – что дети будут делать летом? В этих разговорах рождались многие вещи, ставшие частью политикой НААЛЕ. Я запомнил, как одна женщина хотела отправить в Израиль свою 12-летнюю дочь, потому что ее мать погибла в Бабьем Яру, когда ей было всего три года…

 – Государство могло взять на себя ответственность за детей только с определенного возраста?
– Да. Интерес к нашей программе, несомненно, был. Мы решили начать ее рекламировать в шести городах, в Израиле уже появилась команда, и психологи, и наши «проводники» в русскую культуру. Мы должны были избежать ошибок, которые наделали в 1950-е годы.

 – К примеру?
– К примеру, мы должны были понять людей с другой стороны. Я написал первую брошюру НААЛЕ на иврите, ее перевели на русский и использовали слово «интернат». Представляете себе с еврейскую маму, прочитавшую слово «интернат»? И мы просто транскрипировали слово «пнимия».

 – Чтобы не пугать родителей?
 – Верно! Так что мы выпустили брошюру и отправили ее в шесть городов, где у «Натива» были культурные центры – Москва, Санкт-Петербург, Рига, Минск, Днепропетровск и Новосибирск. Не прошло и нескольких недель, как к ним обратились по этому поводу тысячи людей, по всей территории СНГ – до Владивостока. Все были поражены. Как это распространилось?! Да просто – из уст в уста.  «Еврейское радио» сказало: посольство Израиля объявило, что можно записывать детей на учебу в Израиль!

 – И что вы с этим сделали? Нужно же было проверить, проэкзаменовать детей? Учесть и психологические аспекты. В таком возрасте уехать от родителей на три года – непросто.
– «Натив» нашел и снял помещение в Павловске, под Петербургом. Из Израиля выехала делегация, в которую входили русскоговорящие психолог, социальные работники и инструкторы. Еженедельно приезжали около 200 детей, и мы на неделю устраивали модель «пнимии» – давали им задания, проверяли социальные навыки… Мы пробыли  там пять недель, приняли сотни детей, и по окончании каждой недели наша профессиональная группа решала, кто подходит, а кто нет. Параллельно мы должны были найти в Израиле, где разместить этих детей. Шел 1992 год, в Израиле все учебные заведения были переполнены в связи с алией. Министерство образования поручило нас Ассоциации по развитию образования в Израиле, занимавшейся одаренными детьми в рамках «пнимиет» и в старших школах.
Мы говорили с директорами и со старшеклассниками, объясняли им, насколько это важно – привезти сюда их ровесников из СНГ, уплотнить классы. В итоге у нас все получилось. Только «Бойер» – самая показательная школа Ассоциации –  не согласилась.
Все у нас было готово к началу нового учебного года, кроме паспортов! Но мы решили не откладывать, а начать учебный год там, в странах СНГ, пока будут готовиться документы на выезд – собрали три израильские делегации, учителей иврита, и отправили их в Россию, Украину и Белорусь.  «Натив» арендовал  три общежития, куда поселили детей. И в ноябре, после праздников, когда оформили все бумаги, в   Израиль приехали 336 детей. Часть не смогли получить документов, а часть отсеялись.
Нас в первую очередь интересовало психологическое состояние детей. Учеба –  это дело второе. Но если он скучает и плачет по маме, по дому, когда он находится в Павловске, то что будет в Израиле?! А приехали ведь дети из Владивостока, Хабаровска, Грузии, Армении…

 – Я знаю, что вы придумали концепцию «приемной семьи».
 – Мы придумали концепцию, которую назвали «сменный родитель». Родители далеко, связь тогда была совсем другой – письма и редкие телефонные звонки. Но каждую неделю мы должны навещать каждого ребенка там, где он находится, вместо родителей.

– Кто это «мы»?
– Только те, кто говорил с этими детьми по-русски. Не будем же мы ждать год, пока они сами заговорят на иврите. Мы собрали две группы: одна – психологов, причем нам пришлось разработать специальную технику общения психологов с детьми. Вторая – группа воспитателей-наставников. Тех, кто встречается с детьми не с глазу на глаз, а со всей группой раз в две недели. Таким образом, каждую неделю детей навещают русскоговорящие профессиональные психологи или педагоги, получившие образование или специализацию в Израиле.

 – И тут я задам вопрос, который вам задавали мамы в России: а что же будет на каникулы? Приближалась Ханука 1992 года, все израильские школьники едут по домам…
– Мы решили устроить поездку-семинар, встречу всех детей НААЛЕ – всех 336 подростков, живших в разных «пнимиёт». И до сих пор, на Суккот, Хануку и Песах мы организуем для детей НААЛЕ поездки и семинары – собираем их по возрастным группам со всего Израиля.

 – Вы говорили о психологах и учителях. А были ли добровольцы, которые хотели работать с НААЛЕ?
– Мы обратились в организацию «Реут» (уже не существующую) с просьбой найти семьи, готовы приглашать «наших» детей в гости. Они должны были обеспечить им отдельную комнату, а, если могли принять двух, то еще лучше.

 – И такие семьи нашлись?
– Сотни по всему Израилю! Каждый подросток, кто хотел, был приглашен гостем в такую семью. Для израильтян это был необыкновенный опыт, потому что мы обращались не к семьям репатриантов, а к сабрам, ватикам. По сей день есть тысячи таких семей. «Сменный родитель» или воспитатель не может быть чиновником министерства – подросток, который в чем-то нуждается, не обратится к чиновнику. Это должен быть человек с машиной. У каждого воспитанника НААЛЕ есть номер мобильного телефона его «воспитателя», и он может позвонить ему в любое время дня и ночи с любой проблемой.

– А какие ошибки все-таки были сделаны?
– Через несколько месяцев после начала проекта организовали встречу «принимающих» семей. Я был на этой встрече в Иерусалиме и одна женщина, мне сказала: «Вы мне прислали ребенка, который все время сидит у себя в комнате за закрытой дверью и читает книжки. Я не знаю, что с ним делать». Это было типичное непонимание ситуации. А тот паренек – из Еревана – был всеобщий любимец… И я его пригласил к нам. И с тех пор он приезжал каждую субботу, он мне как сын.

– Приезжает по сей день?
– Нет. Через несколько лет репатриировалась его мать, он был ее единственный сын, и, кроме него, у нее никого не было на всем белом свете. Она жила у нас дома, пока ей не выдали «караван», потом она сняла комнату, мы помогли ей найти работу. Но каждую субботу они с сыном приезжали к нам. Потом она заболела раком, моя жена ходила с ней по больницам, но ее не смогли спасти. Она похоронена в Гуш Эционе, а он – его зовут Тельман – живет в Риге. Тельман мечтал стать оперным певцом. Отслужил в армии, начал изучать астрофизику в Тель-Авивском университете. Но в нашем ишуве жила оперная певица, которая сказала ему: «Тельман, это твой последний шанс. Если ты его сейчас не используешь, ты не станешь оперным певцом». Он подал заявления в музыкальные академии и в Тель-Авиве, и в Иерусалиме. Его не приняли. Отослали его документы в Лондон, и там его приняли даже со стипендией. Он уехал в Лондон, познакомился с еврейской девушкой из Риги, они поженились в Израиле, но живут сейчас в Латвии. А к хупе их вели мы с женой. У него ведь нет никого в мире.
Что касается ошибок… Я думаю, что мы создали образцовую программу. Но наши ошибки случаются при отборе – во-первых, когда отсеиваем детей, которые могли бы преуспеть в нашей программе, и, во-вторых, когда принимаем кого-то, кто не справляется, и нам приходится отсылать его обратно. И это ужасно.

– А много ли таких?
– Для меня один такой ребенок – это уже много. Каждый – это отдельная история. Кстати, модель, опробованная в СНГ, теперь работает по всему миру. Ее главные принципы – уважение к языку страны исхода, отборочные экзамены – на языке страны исхода, сопровождение – на родном языке. Сегодня это английский, французский, испанский, португальский, и, конечно, русский. Пока нет украинского. Проект ННАЛЕ – государственный, он проводится с 1999 года и  в Аргентине, с начала 2000-х – в США, каждый год из Америки приезжает около 80 детей. Едут и из Франции – но меньше.

 – А какова ваша главная проблема?
– Поскольку мы отдельная амута, то в один прекрасный день нам позвонили и сказали: вы должны принять участие в конкурсе. Быть может, кроме вас, кто-то еще способен вести такой проект. Периодически нас вынуждают участвовать в конкурсах на руководство НААЛЕ – министерство финансов считает, что теоретически кто-то может дать расценки за услуги ниже.

 – Но вы же придумали и выстроили всю систему.
 – Государство это не интересует. Попробуйте поменять закон. Программа НААЛЕ работает со всеми – от ортодоксов до «Шомер ха-уаир» – у нас есть школы самого разного направления. Нас поддерживает общественность, у нас очень большая политическая поддержка. Мы обратились ко всем депутатам Кнессета 18-го созыва, готовым помочь НААЛЕ, с целью внести поправку в закон о конкурсах. Но пока эта поправка так не принята. Мы четырежды выиграли этот конкурс. Сейчас должен быть объявлен конкурс в пятый раз, мы прилагаем все усилия, чтобы его отменить, но пока нам это не удается.
Это очень опасный процесс для программы НААЛЕ, которая успешно работает, принесла бесценную пользу государству, десятки тысяч подростков приехали в Израиль по этой программе,  эта молодежь – гордость Израиля. Нас поддерживает и министерство образования, и министерство абсорбции, и министерство юстиции…
Несмотря ни на что, в министерстве финансов есть те, кто против. А я буду искать все возможные способы, чтобы дойти до министра финансов и сказать ему: «Вы ведь сами выросли в пнимие. Разве аы можете взять организацию, которая заботится об этом ребенке, и отправить ее в отставку лишь потому, что нашли кого-то подешевле?». Может, кто-то и может ее реализовать дешевле, но цена, которую вы заплатите за это, будет гораздо дороже!

 

Интервью взяла Маша Хинич. Все фотографии предоставлены дирекцией  НААЛЕ