#eshkofest
Фестиваль медленного чтения «Иерусалим на Рейне» не дает себя забыть. Пласты памяти и понимания всплывают и всплывают. Как и всплывают разговоры, детали, оброненные фразы, новые имена, знакомства, новые люди, появившиеся в жизни благодаря ЭшкоФесту. И новые интервью – как же было не поговорить?
Это интервью бралось в тряске и гаме – в автобусе, что в результате стало весьма комфортными условиями разговора: час дороги, никто не подходит, не отвлекает, не вмешивается в рассказ, ставшим ответом на вопрос – «А почему кладбища?». Почему наше эшкофестное путешествие пролегало от кладбища к кладбищу, вбирая в себя соборы, миквы, церкви, синагоги, старинные города, еврейские центры, музеи, рыночные площади и четыре города – Шпайер, Вормс, Майнц, Франкфурт? В каждом городе мы совершали паломничество на еврейские кладбища. С каждым разом становилось понятнее, почему кладбища называют «бейт хаим» – «дом жизни».
Борис Хаймович. Фото – Николай Бусыгин
Все кладбищенские истории на ЭшкоФесте Медленного чтения «Иерусалим на Рейне» нам поведал, заразил интересом к ним, связью с историей, с их живостью – звучит диковато, но это так, и убедил нас посвятить старым еврейским кладбищам немало часов доктор искусствоведения (Еврейский университет в Иерусалиме), специалист по еврейскому традиционному искусству Борис Хаймович, виртуозно вплетя в эту тему и взаимосвязь талмудической литературы и мозаик синагог, связь изображений и ономастики, толкования мудрецов и рассказы о самих мудрецах. Борис Хаймович – также главный куратор московского Музея истории евреев в России, он же – организатор поездок по заброшенным еврейским кладбищам Галиции и Буковины. Он же – что легко следует из вышеперечисленного – потрясающий рассказчик и лектор. И автобусная тряска не помешала углубиться в историю.
– У «Эшколота» есть подзаголовок – «Поиск новых идей» или «Идеи на пробу». Какие новые идеи можно найти на кладбище?
– Мы приходим на кладбище не для того, чтобы найти новые идеи или обнаружить забытые старые. Формат нашей полевой школы предполагает медленное чтение текстов в пространстве того места, где эти тексты были созданы; предполагает также, что помимо текстов написанных существуют тексты и другого типа – визуальные. Собственно, вся семиотика 19 века рассматривает самые разные визуальные объекты – памятники искусства, городские структуры – как некий текст. И в этом контексте кладбище является не просто текстом, а гипертекстом. Кладбище – это многоуровневая семиотическая структура, в которой есть разные смысловые и семантические пласты, которые можно прочитывать и которые при определенном навыке и понимании того, как это устроено, могут многое рассказать об истории, культуре и о людях ушедшей эпохи. В особенности это касается еврейского населения в Европе, где едва ли не единственным фактом давнего еврейского присутствия в европейской культуре являются материальные памятники, находящиеся на кладбище. Дома, синагоги либо не сохранились, либо не могут быть идентифицированы и могут относиться к самым разным эпохам, вплоть до 19 или 20 века. А вот кладбища – в Германии, в этом регионе – это наиболее «говорящие» памятники, наиболее древняя «книга», которую можно прочитать. Кладбища меньше подверглись разрушению, чем синагоги – почему так получилось, это отчасти загадка. Но факт то, что кладбища одних из самых древних общин на Рейне – в Вормсе и в Майнсе – уцелели.
– Нет ли мистики в том, что уцелели именно кладбища? Мы немало говорим о еврейской мистике, не только говорим, но и присутствуем в ней, на мой взгляд.
– На мой взгляд, здесь нет никакой мистики. В Германии все регулировалось властями, зависело от установок государственных структур – уничтожать сейчас или должно было быть уничтожено на другом этапе? Была ли нужда, например, в строительном материале, который брали с кладбищ, или в этом месте предпочитали кладбища не трогать? Если говорить о мистике, нужно иметь в виду, что представители властных структур в той или иной степени – производные от христианской структуры, наследники христианских правителей городов. А города здесь все-таки были христианские, даже если город переставал быть религиозным духовным центром типа Вормса и становился секуляризированной территорий, потеряв свою епископскую кафедру. И наличие на этих кладбищ могил, к которым совершались паломничество, подтверждало, что эти могилы лучше их не трогать. Это предположение, но я знаю, что в Польше ситуация оказалось именно такой. На первый взгляд, ситуация, когда в одном городке кладбище сохранилось и находится в приличном состоянии, а в другом, расположенном рядом, полностью разрушено, а в третьем могильные плиты взяты на строительство, выглядит загадочной. Но возможно, это фольклорная мистика, когда сами уроженцы того или иного места верят, что некое семейство постигла тяжелая участь потому, что они брали камни с кладбища.
– Это типичная легенда?
– Практика показывает, что на самом деле мало кто чего боялся. Но, тем не менее, вполне возможно, что в сознании жителей Вормса отпечаталась одна картина, а в сознании жителей Шпайера – другая. И у этих картин была реальная историческая основа: в Вормсе еврейская жизнь продолжалась до 1942 года, проходила на глазах у жителей. И кладбище – это живой организм, на кладбище в Вормсе хоронили с 12 века и до Второй мировой войны.
А в Шпайере та община, которой принадлежало древнее кладбище, еще в 14 веке была изгнана. И все последующие общины, которые в Шпайере появлялись фрагментарно, не имели с ней прямой связи: у них возникло новое кладбище, оно и сегодня существует. Случайно были найдены плиты старого кладбища, при реконструкции подняты и выставлены в музее. Мистической составляющей здесь нет. Это результат исторического процесса, на который накладываются местные представления.
– Почему вы, будучи искусствоведом, человеком с широким кругом интересов, заинтересовались именно кладбищами? Что вами руководило?
– Кладбища, с моей точки зрения, – источник изучения истории культуры. Может быть, один из самых интересных и глубоких, и при этом закрытых и мало изученных. Я заинтересовался темой еврейского искусства в конце 1980-х годов. Кладбища оказались одним из культурных памятников, изучение которых привлекало нашу группу единомышленников. Мы вместе начали осознавать к какой культуре мы принадлежим. И кладбища оказали на нас сильное влияние: неожиданно открывшаяся древность; тексты, которые можно читать и надо научиться читать – они с лету не прочитываются. Было в них что-то загадочное и притягивающее. Старые кладбища радикально отличаются от современных. Честно говоря, у меня нет большой склонности к прогулкам по кладбищам, но старые кладбища – это удивительный исторический, даже более чем исторический памятник. В какой-то момент мне казалось, что на кладбищах о людях можно узнать не меньше, чем из книг. Потому что старое кладбище – это многослойный по смысловым уровням памятник.
– И то, как памятники расположены, какую имеют форму, из какого камня вырезаны, какого размера?
– И то, что на памятниках написано. Даже если вы не умеете читать, вы можете определить социальный статус евреев, которые жили в этом месте. Эти камни сильно впечатляют, они показывают, каковы были люди.
Когда в отношении ЭшкоФеста «Иерусалим на Рейне» была употреблена аллегория «соборы – это тексты, которые создавали евреи», то в каком-то смысле эту же аллегорию можно отнести и к кладбищам. Кладбище – это собор, где граница между землей и небом иначе устроена. Здесь вы находитесь под присмотром небес.
– Можно употребить также сравнение «раскрытая книга».
– Эту развернутую книгу надо научиться читать. И такое изучение начинается с карты кладбища. Карта может быть виртуальная или бумажная, надо ее посмотреть, походить с ней в руках, поразмышлять и подумать над тем, что на кладбище есть участки, соответствующие разным эпохам. В целом кладбище – хорошо организованная структура. Некий хаос, который мы видим сегодня, даже на кладбище в Вормсе, нам не понятен. Вот надгробие 13 века, тут же – надгробие15 века и рядом 19 века. Практически это наблюдается везде. Мы видим выборочные, вырванные из реального пространства надгробия, потому что значительная их часть была уничтожена. Между надгробиями – просторные лужайки – это те места, откуда были сняты плиты, значительная часть которых была использована местными жителями. Но если все не спеша осмотреть, составить план местности, то можно увидеть хронологию развития общины.
– Вы предлагаете двигаться в хронологическом историческом пространстве?
– Если надгробия сохранились, то можно понять устройство общины 12, 13, 15 веков. На кладбищах есть участки семейные и по социальному признаку. Иногда участки разделены на мужские и женские. Иногда выделены захоронения усопших из рода первосвященников. Бывают двойные семейные надгробия, есть участки раввинские…
– Это уровень первый, визуальный.
– А следующий уровень связан с текстами, которые очень информативны. Несмотря на то, что у большинства текстов вполне конкретная и определенная краткая формула, и кроме имени и даты вы почти ничего не найдете. Но одновременно с этим есть тексты и иногда очень обширные, которые рассказывают и об исторической ситуации, и о месте этого человека в общине, и о его роде деятельности. Эпитафия может быть удивительной вещью… А иногда, если вы что-то знаете о человеке, то его надгробие может ваши представления о нем изменить.
– Вы увлеклись еврейской жизнью и стали изучать иврит в конце восьмидесятых годов. Одновременно с самообразованием, стали заниматься еврейским образованием. Как это привело вас к «Эшколоту»?
– В ту самую, теперь уже очень отдаленную эпоху, еврейское самообразование и образование были две неразличимые вещи. Еврейское образование в те годы в Ленинграде в значительной степени было построено на экспедициях, на самообучении. С самого начала я участвовал в полевых экспедициях с группами будущих студентов будущего же Петербургского Еврейского университета, родившегося отчасти в поездках, в полевых семинарах, в изучении еврейских памятников на месте. Мы воспринимали это как научно-образовательную деятельность, хотя у нас не было ни знаний, ни достаточного опыта, чтобы относиться профессионально к сбору этнографического материала.
Только много позже, получив профессионально еврейское образование, каждый из нас понял, как этим нужно заниматься. Но база была заложена и это повлияло на понимание того, как строить образовательный процесс, какой должна быть форма образовательных поездок, международных школ. «Эшколот» и организация «Сефер» близки этому формату, когда упор делается не только на движении и перемещении, но и на чтении текстов и истории.
– Который год подряд вы участвуете в экспедициях по документации кладбищ еврейских центров Буковины и Галиции. Чем эти экспедиции отличаются от образовательных поездок?
– В отличие от образовательных поездок, главный упор в этих экспедициях делается на документации, на археологической работе – мы буквально из-под земли достаем надгробия. Но это все равно часть образовательных поездок. Изначально нам было понятно, что именно в движении, в дороге, в том месте, где происходили реальные события, понимание еврейской истории становится совершенно другим. Оно переворачивает сознание. И огромное количество людей благодарю этому, почувствовали себя сопричастными нашей культуре.
– Группы «Эшколота» достаточно разновозрастные, но в подавляющем большинстве их составляют молодые люди. Как преподаватель, какую вы чувствуете от них отдачу?
– Когда ты находишься в группе замечательных молодых и заинтересованных людей, ты чувствуешь свое жизненное движение по отношению к ним, а не по отношению к кладбищам. Реально молодеешь – и это не метафора. Подстраиваешься под сознание тех молодых людей, которым пытаешься что-то донести. Поколения меняются, и у преподавателя возникает задача понять, кто они и, в каком-то смысле, встать с ними на одну линию восприятия. От этого зависит, сможешь ли ты до них донести то, что хочешь. Для меня ЭшкоФест – не развлекательная поездка, а очень важная и очень интересная работа. Мне кажется, люди из этой поездки возвращаются другими, и не случайно, многие потом хотят вернуться. Аналогичных этому проектов нет. Есть еще крупный образовательный проект «Самбатион», но он предназначен для детей, приобщает к корням совсем молодое поколение.
В каком-то смысле мы действуем как раби Иегуда Хасид, стараясь удержать людей в собственной культуре. Позволяем им понять, что наша собственная культура велика. Это не взаимоотношение великого собора и маленькой полуразрушенной синагоги. Это взаимоотношения духа, и он по своему величию и мощности не уступает никаким другим. И кладбища на это указывают. Они рассказывают об этом величии, проходящем сквозь все эпохи, возвеличивая национальный дух, национальную культуру.
Автобус довез нас до старого еврейского кладбища и мы отправляемся его читать…
Спасибо всем участникам, организаторам, преподавателям и спонсорам ЭшкоФеста, главный из которых фонд «Генезис». И до встречи в декабре в Иерусалиме.
Подробности: http://eshkofest.ru/germany/
Фото: Николай Бусыгин. При поддержке Genesis Philanthropy Group и при содействии Еврейского агентства для Израиля – Германия.
Recommended for you
Leave a Reply
Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.
