Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Текст – Маша Хинич.  Фото – Йосси Цвекер

Латинский квартал в Тель-Авиве, Монмартр на сцене Израильской Оперы, сверкающий Париж 1880-х времен Belle Époque, кафе Momus. И вдруг я понимаю, что первые слова оперы – про фараона и про переход через Красное море.

«Как тут работать!
Холод пальцы сводит мне, я не владею ни собой, ни кистью.
Пусть погибает в море фараон».

А то, что солисты замечательные тоже становится понятно практически сразу (в том касте, что я слышала – Павел Петров, Софья Фомина, Одед Райх и Лаура Уллоа).
И еще после оперы я прочитала про принципы архитектуры Жоржа-Эжена Османа, застроившего Париж после пожара,  и изучила, когда была изобретена первая пишущая машинка и мог ли ей уже пользоваться Рудольфо. Мог во времена Пуччини, но не во времена действия оперы – 30-годы 19-го века. И точно такой же розовый берет как у Мими, я видела на прошлой неделе в лавке на улице Яффо в Иерусалиме.
Но это уже условности, как и условности декораций – видеопроекцией Парижа, смешанных с живописью Шагала на заднике сцены. Отлично получилось, как и вся сценография – живая, настоящая, яркая, четкая,  не мешающая и даже радостная, без супер-эффектов, которые не всегда дают возможность сосредоточиться на музыке. Хотя, что же радостного в «Богеме»?

Находятся и такие критики, кто называет «Богему» тяжеловесной мелодрамой. Но по своей сути «Богема» рассказывает о красоте жизни и любви, а также о вселенской трагедии смерти. Это то, что делает музыка Пуччини – парящая, обращающаяся к каждому в зале. Здесь есть харизма и страсть, поэзия и буйство чувств, скромная мансарда и грандиозные торговые галереи, сияние города и зимняя стылость, которая едва ли не заставляет протянуть руки к сцене и ловить снежинки, есть идиллия и бедность, искренняя грусть и горькая боль, есть отчаяние, красота и порок; высокое искусство и гнилостное убожество, чахотка и мечта.
Богема – нищая богема, студенты, молодые идеалисты: мир им по колено, но потом они оказываются в плену жестких правил.
Скончавшийся два с лишним года в возрасте 87 лет назад режиссер Михаэль Хампе создал эту постановку в лучших классических традициях, учитывающих каждую деталь, для Кельнской Оперы в 2015 году. Декорации и костюмы разработал Герман Дрогетти – чилийский сценограф, умерший от Covid в 2020 году Каждый акт происходит в четко спроектированном пространстве. Видео для декораций в задней части сцены разработал Томас Реймер. Хампе работал по законам драматического спектакля, когда на первый план выносится действие сюжета и все связанные с ним переживания героев. Никаких зевков от непонимания либретто – все живо, знакомо, понятно. И это полное понятие и принятие позволяют столь же понять и принять музыку – знакомую, предвкушаемую, печальную. Музыку, от которой перехватывает дыхание. Музыку, оправдывающую героев.

По визуальным впечатлениям, особенно во втором акте, эта классическая европейская постановка  может соперничать со знаменитым спектаклем Дзеффирелли 1963 года не только благодаря гению Пуччини, но и фантазии режиссера и сценографа.
Идите, смотрите и наслаждайтесь.

Кстати, кто они – герои «Богемы»?
Напомню начало либретто: первое действие оперы происходит в Париже в канун Рождества в 30-е годы XIX века. Занавес поднимается с первыми звуками оркестра. Мансарда Рудольфа и Марселя, двоих из четырех друзей, принадлежащих к артистической братии, беспечных и бедных… Беспечные, бедные, пылкие, а также гениальные, молодые, мечтающие. Неразлучные, веселые, страстные и ревнивые. «Голос Мими особенным звуком отдавался в сердце Рудольфа: в нем было что-то скорбное. Впрочем, Рудольф любил ее ревниво, странно, истерично… Двадцать раз они готовы были разойтись. Надо признаться, что их совместная жизнь была невыносима, но среди бурных порывов несогласия они все-таки находили оазис взаимной любви…».
В своем обстоятельном эссе, озаглавленном «Прототипы «Богемы», биограф Пуччини Жорж Марек идентифицировал прототипы персонажей этой оперы: «Рудольф — это был сам Анри Мюрже, автор автобиографической новеллы «Сцены из жизни богемы», опубликованной в 1848 году и послужившей источником для либретто. В молодости он, во многом подобно Рудольфу, что-то безуспешно пописывал. Он делил со своими друзьями не только убогое жилище, но и одну-единственную пару брюк. Пьеса, написанная им в соавторстве с Барье на основе его романа, принесла ему такой успех, что Мюрже смог расстаться с богемой, что он и сделал.

Мими – главной моделью для нее была болезненная гризетка по имени Лючия. И действительно, Мими в опере сообщает нам свое подлинное имя — Лючия. Она была очаровательная, имела не очень легкий характер и умерла от туберкулеза легких.
Марсель – этот образ получился в результате соединения характерных черт двух друзей Мюрже, оба художники – один по имени Лазарь, другой – Табар.
Коллен – еще один продукт соединения двух характеров — философов-писателей Жана Валлона и Трападокса. Последний ходил в костюме, который обычно на сцене носит Коллен — высокая шляпа и длинный зеленый сюртук. Но именно Валлон всегда носил с собой книги, как это делает Коллен опере.
Шонар – его настоящее имя было Александр Шанне, немного художник, немного писатель, немного музыкант. Его автобиография «Сувениры Шонара» описывает его друзей из круга богемы. Но ко времени ее создания он, однако, завязал с богемой и стал преуспевающим изготовителем всевозможных игрушек.
Мюзетта в значительной степени списана с некоей модели, которая, процитируем Марека, «имела непостоянные связи с постоянными клиентами». Впоследствии она утонула, когда на пароходе плыла через Средиземное море.
Бенуа – это подлинное имя домовладельца, его дом был на улице Рю де Каннетте.
Кафе «Момюс» — это настоящее название любимого в кругах парижской богемы заведения. Его адрес был: 15 Rue des Pretres, St. Germain l’Auxerrois.
Такая точность деталей – чистая Opera-Verismo!

Дополнительная информация – https://www.israel-opera.co.il/eng/?CategoryID=1302&ArticleID=6889