Марина Аристова. Фото © Йосси Цвекер (предоставлены Израильской Оперой). Интервью первоначально опубликовано в приложении “Нон-Стоп ” к газете “Вести” 20 июля 2017 года.
Если вы знакомы с японской культурой, не читайте эту статью. Просто немедленно закажите билеты на спектакль «Чио-Чио-Сан» в израильской опере и наслаждайтесь изысканным воплощением японского «ва». Если вы не знакомы с японской культурой, бегите за билетами, а потом прочитайте статью, чтобы сидя в зрительном зале, оценить мастерство пластического воплощения мира японской цивилизации.
Когда Пуччини задумал свою оперу, Европа была очарована этим миром, силуэты которого лишь слегка проступали в туманной и таинственной восточной дали. Бледные лепестки хризантем – императорского цветка, олицетворения власти и бессмертия, и пронзительные, как острие меча, ирисы – символ мужества и отваги в Японии, стали основой орнамента Арт Нуво. Самурайские мечи и торжественный ритуал смерти дразнили воображение романтиков. Но всемирная выставка в Париже в 1900 году поразила Запад. Там впервые актриса и гейша Сада Якко приоткрыла завесу над совсем другой жизнью, и плененный Гумилев писал ей:
«Вы бросали в нас цветами
Незнакомого искусства,
Непонятными словами
Опьяняя наши чувства,
И мы верили, что солнце
Только вымысел японца…»
Вот тогда-то у Пуччини и родился замысел рассказать историю женщины-бабочки, женщины-цветка. Япония – иная цивилизация, живущая в своей системе координат, со своей этикой и иерархией. Проникнуть в эту цивилизацию помогли ему две женщины – Сада Якко и Окияма, жена японского посла в Риме. Обе блестяще образованные, талантливые, музыкальные, великолепно владеющие искусством игры на музыкальном инструменте кото.
«Чио-чио» по-японски означает «Бабочка», и история этой оперы – отдельный и увлекательный сюжет.
На израильской сцене обретает новую жизнь спектакль миланского театра Ла Скала, поставленный в 1982 году японским режиссером Кейтой Асари. Он впервые использовал в опере выразительные средства японского театра кабуки. Возникший в Киото в начале 17-го века, этот театр основан на синтезе пластики, цвета и звука.
Митико Тагучи. Фото: Takashi Kuwahra
Об этой постановке рассказывает Митико Тагучи, исполнительный директор спектакля.
– Митико, как в Японии относятся к западной опере?
– Опера – это звук, голос, музыка, а Япония – это театр кабуки, где главное – движение, пластическое выражение чувства. Японцы столько лет жили в изоляции от прочего мира, что научились понимать друг друга без слов. Взгляд, жест, поворот головы говорят больше, чем слова. Каждый день я обучаю участников постановки, как двигаться по-японски. В театре кабуки декорации меняют во время действия мимы, одетые в черное, и оттого как бы «невидимые». Их движения тоже должны быть деликатными, «невидимыми», бесшумными, иначе разрушится рисунок спектакля.
– А как вы работали над этой постановкой?
– Когда режиссер Кейта Асари ставил «Чио-Чио-Сан», он сотни раз прослушивал каждую ноту, каждое слово речитатива и преобразовывал, «подгонял» под них каждый шаг или жест певца. Жестикуляция, как и принято, в Японии, минималистична, и потому эти движения приобретают особую выразительность. Всего три раза за весь спектакль Чио-чио-сан касается сердца: когда рассказывает возлюбленному о смерти отца, когда поет о любви в знаменитом «Дуэте цветов», и когда вонзает в себя отцовский кинжал танто…»
– И, как принято в Японии, опаздывать на спектакль не стоит…
– По замыслу режиссера действие начинается за 20 минут до первых звуков увертюры. Придите пораньше, к открытию зала, и вы увидите, как строят традиционный японский дом: скрепляют деревянные блоки стен, вставляют в пазы раздвижные перегородки седзи, устилают полы сплетенными из рисовой соломы татами… На ваших глазах возникает на сцене домик Чио-Чио-Сан.
– Домик в Нагасаки?
– В Нагасаки и сегодня показывают «Дом бабочки». Нагасаки был единственный порт, куда дважды в год пускали иностранные корабли (отсюда проник в Голландию бело-синий японский фарфор: во время длинного морского пути часть посуды разбивалась, и в Дельфте открыли фабрику, воспроизводившую утраченное в пути, а потом эта техника добралась и до Гжели).
В 1853 г. черные корабли коммодора Перри взломали железный занавес, которым на 250 лет отгородил от мира свою империю великий сегун Токугава. Началась революция, уничтожившая пирамиду японских сословий «си-но-ко-се», покончившая с властью сегуна и с классом самураев. Верные долгу чести, самураи добровольно уходили из жизни вслед за своим хозяином и командиром.
– Но «Чио-Чио-Сан» – скорее опера о гейшах, а не о самураях…
– «Легко ль остаться нищим тому, кто был богат?» – объясняет своему возлюбленному Чио. После самоубийства отца она решила стать гейшей, чтобы спасти мать от нищеты. Гейша – человек искусства, превращающий самое себя в произведение искусства. Она создает таинственный мир, где царствует красота: китайская классическая поэзия, музыка, танец. Возвышенная и недоступная, она отдает свою любовь только одному человеку, избранному ею «донне» (покровителю), которому хранит верность всю жизнь. Вот такого «донну» и видит юная Чио в лейтенанте Пинкертоне. Их символическое соединение происходит в точных японских реалиях: из храма Дзен-кодзи в Нагано привезена «санге» – молитвенная чаша, в которую бросают лепестки лотоса, жасмина, хризантемы. За священнослужителем следуют два мико (служки) в традиционных головных уборах. Те, кто бывал в Японии, наверняка узнают мелодию, которая и сегодня звучит повсюду, когда цветет сакура: легкая, нежная, грустная – ведь цветок живет всего один день и облетает от малейшего ветерка.
– Это не единственный японский «мотив», используемый Пуччини…
– Да… Затем Пуччини мастерски вплетает в музыкальный сюжет японскую прощальную песню «Мост Нихомбаши»: этот мост и сейчас является центром Токио, а мелодия родилась в эпоху Эдо, когда по слову сегуна служилые люди покидали столицу, отправляясь в дальние провинции по тракту Токкайдо. Она звучит на сцене в тот момент, когда Чио-Чио прощается со своей прошлой жизнью: теперь она станет «мадам Пинкертон».
– И в тоже время эта опера рассказывает и о столкновении двух культур, двух мировоззрений, двух систем принятых обычаев?
– Именно. И о столкновении легкомысленности и глубины. Пинкертон, молодой и веселый американец, сам подобно бабочке порхает с цветка на цветок. Для него это все шутка, игра, по непонятным и забавным правилам. Но постепенно и он поддается обаянию таинственно прекрасного, чистого и искреннего мира… Удивительным образом музыка говорит нам об этом: уходит легкомыслие, тихо-тихо в его сердце прокрадывается любовь. Как заколдованный проживет он несколько месяцев. А потом уедет в Америку, и чары спадут….
Но пока Сузуки поет своей госпоже об Идзанами и Идзанаги – японских божествах, сотворивших мир. От их любви родилась богиня солнца Аматэрасу, которой посвящены тории (священные ворота) всех синтоистских храмов. И снова звучит со сцены старинный напев японских мифов.
– Расскажите еще немного об элементах театра кабуки, японских символах в этой постановке.
– Вот, к примеру: проходит время, у Чио-Чио-Сан рождается мальчик, но ее возлюбленный все не возвращается. И тогда к ней сватается богатый купец Ямадори. Его прибытие сопровождается ритуальной мелодией театра кабуки под названием «Игра»: японские зрители с первых же нот понимали, что герой отправляется развлекаться в «веселый квартал», где обитают «продавщицы весны». Брак с Ямадори обещает нежной Чио-Чио благополучие и достаток, но она хранит верность «донне».
За раздвижными бумажными створками домика Чио мы видим сад. Это точная копия дзен-буддистского сада в Киото: выложенная светлой галькой дорожка символизирует извилистый жизненный путь, неподвижны грациозные силуэты сосны и азалии. Здесь царят гармония и покой. Этот сад не предназначен для прогулок, он создан для созерцания и медитации. Всю ночь, глядя в сад, ждет «донну» женщина-бабочка.
И вдруг мы слышим чудовищно грубый звук: шаги по дорожке. Кто-то посмел вторгнуться в сад, нарушить его неприкосновенность, растоптать покой. В этот момент, говорит нам музыка, решает Чио покончить с собой.
Американка Кет, жена Пинкертона, и не подозревает, что по саду нельзя ходить. Она пришла, чтобы забрать сына Чио-Чио-Сан, чтобы отрезать ниточку, которая связывает ее мужа с этой женщиной.
Сцена самоубийства поставлена с безукоризненным вкусом. Белый цвет в Японии – символ чистоты помыслов, отрешенности от повседневности. Музыка ведет героиню через воспоминания о счастье, о детстве, о радостях любви – к трагическому финалу. Она исполняет свой долг: подчиняясь желанию «донны», отдает ему самое дорогое. Понятие долга – основа отношений между людьми в Японии. Герой японской литературы – не тот, кто крушит всех и вся ради своих чувств. Герой тот, кто отказывается от себя во имя долга.
Без сына жизнь Чио-Чио-Сан теряет смысл. Так когда-то ушел, выполнив свое предназначение, ее отец. Чио-Чио-Сан всаживает клинок отца в сердце. И алым веером медленно распускается лента на белых одеждах. Алое и белое…
«Батерфляй, батерфляй, батерфляй» – стонет оркестр. Бабочка улетела…
– Финал – это апофеоз этой постановки?
– Точность финала может быть непонятна непосвященным. Батерфляй не совершает харакири. Это имели право делать только воины. Для харакири нужны двое. Самурай горизонтальным движением вспарывает себе живот, но от этого не умирает. Слуга обязан мечом отсечь ему голову.
Поэтому так важна точность последнего жеста героини: одним движением кинжал в сердце, до самого конца, до рукоятки. И кровь, кровь, кровь». Помолчав, она добавляет: «Каждый раз, когда я смотрю спектакль, меня пробирает дрожь, и я надеюсь – может быть, сегодня этого не произойдет?»
Но музыка неумолима…
«Мадам Баттерфляй». Израильская Опера при сотрудничестве с театром «Ла Скала» Милан.
Дирижер – Даниэль Орен. Постановка – Кейта Асари.
Израильский Симфонический оркестр Ришон Ле-Циона.
Опера в трех действиях Джакомо Пуччини на либретто Джузеппе Джакозы и Луиджи Иллики, основанное на одноименной драме Давида Беласко, которая, в свою очередь, является обработкой новеллы Джона Лютера Лонга.
Действующие лица:
Мадам Баттерфляй (Чио-Чио-Сан) (сопрано) – Сузанна Бранкини/Шувей Сан/Ирина Бертман
Сузуки, ее служанка (меццо-сопрано) – Франческа Франчи/Шай Блох
Бенджамин Франклин Пинкертон, лейтенант Американского флота (тенор) – Нажмиддин Мавлянов/Маттео Липпи
Кэт Пинкертон, его жена (меццо-сопрано) – Анат Чарны/Михаль Дорон
Шарплес, консул США в Нагасаки (баритон) – Йонут Паску/Владимир Браун
Горо, маклер-сват (тенор) – Аласдир Эллиот/Йосеф Аридан
Принц Ямадори, богатый японец (баритон) – Ноах Бригер/Одед Рейх
Дядя Чио-Чио-Сан, Бонза (бас) – Карло Стриули
Комиссар (бас) – Одед Рейх/Яир Полищук
Чиновник регистратуры (баритон) – Анатолий Красик
Долоре (сын Чио-Чио-Сан) – Ноам Слуцкий/Итай Гуревич
Время действия: около 1900 года.
Место действия: Нагасаки.
Первое исполнение: Милан, театр «Ла Скала», 17 февраля 1904 года.
Хор Израильской Оперы под руководством Эйтана Шмайсера.
Исполнение на итальянском языке.
Спектакли пройдут в Тель-Авиве с 15 по 28 июля.
Recommended for you
Leave a Reply
Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.
