Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

На заглавном фото – Мириам Сехон. Фото – © Ирина Шкода

Автор интервью – Ксения Гезенцвей. 

«Добрый вечер. Прошу прощение за голосовое сообщение, сама их терпеть не могу. Просто мы с дочерью бежим в театр и времени нет. Честно говоря, я последние много-много лет не даю интервью вживую, но пишу. Вы присылаете мне вопросы, я на них отвечаю». Так началось наше он-лайн общение с актрисой и солисткой «Green Point Orchestra» и ВИА «Татьяна» Мириам Сехон о нетерпимости, работе с Вырыпаевым и Катрин Денев и о финансировании кино в России.
Послушать Мириам Сехон можно будет 10 июля в книжном магазине «Бабель».

 

– Когда именно вы решили не давать больше интервью вживую? 
– Пять лет назад.  Иногда меня все же уговаривают на встречу. Я поддаюсь и все повторяется: накануне сдачи номера в печать мне присылают огромную кишку несуразного текста, скомпонованную не только из моих слов, но ещё как будто из ужимок и мимики. Я начинаю приводить интервью в порядок. Времени мало. Спешу, нервничаю, советуюсь с мамой (она журналист), трачу на это полночи, в результате переделываю почти все целиком.
Я с радостью знакомлюсь с людьми, болтаю за чашкой кофе, но результат не зависит от обаяния интервьюера и лёгкости беседы.

 

– Современный мир вам подходит по скорости?
– Абсолютно. Главное, чтобы интернет быстро работал! Потому что медленный интернет раздражает меня до дрожи. Ты тратишь время на ожидание. И оно не осмысленное, оно не учит терпению.

 

– К чему еще вы нетерпимы? 
– Мне сложно проявить терпение к людям, которые невнимательны, рассеяны, не включены в жизнь. Не понимаю, зачем работать и любить в полноги? Человеку достаточно быть не в моем ритме, плохо соображать, не понимать, не слышать – и все, я выхожу из себя. Конечно, я совсем иначе реагирую на человека, если у него особенности развития, а не результат того, что он курит травку с утра до вечера. Но ведь не все носят с собой справку и не всех диагностировали. И вообще люди бывают в разных состояниях, и может им нужно курить… Просто я не всегда готова даже вникнуть в это. Мне не хватает терпения на тех, кто не такой, как я! Это ужасно. С другой стороны, я не верю так называемым благостным людям, которые терпимы ко всем. Я их боюсь. Они всегда улыбаются и ко всем добры. Энергия раздражения пусть и негативная, но все же энергия. А «полная благость» – это парение в воздухе. Зачастую это напускное. Но тут все спорят. Кому-то хочется правды, какой бы она ни была, кому-то нравится видимость.

– Съемки в кино, спектакли, концерты. Как вы делите сцену между музыкой и театром?
– Я выросла в бродячем театре, с которым мы путешествовали всей семьей по Европе. Музыкой я занималась неохотно, хотя у меня был прекрасный слух и чувство ритма. Занятия скрипкой в дороге были не регулярными, я все время на что-то отвлекалась: дети театра участвовали в спектаклях, парадах, убирали шапито, в каждом городе ходили со школьными учителями в музеи, зоопарки, бассейны и т.д. Когда мне было одиннадцать лет, мы вернулись в Москву, и я поступила в Класс-Центр (тогда ещё театральную студию), потом в ГИТИС. Дальше играла в театре «СТИ» под руководством Сергея Женовача. Музыка в моей жизни всегда шла параллельно с театром. В шестнадцать лет я стала солисткой группы «Green Point Orchestra», потом собрала ВИА «Татьяна». Следом появилась группа «Race to Space» и еще две. Несмотря на то, что главным для меня был театр, концерты стали случаться все чаще и чаще. В какой-то момент я поняла, что театр Женовача перестал меня развивать. А музыка, напротив, давала определенную свободу выбора. Я ушла из репертуарного театра, но продолжаю играть по приглашению. Сначала меня позвал Иван Вырыпаев, потом – Миндаугас Карбаускис. Сейчас остался только один спектакль с моим участием – «Русский роман» в Театре Маяковского. Он поставлен Карбаускисом по пьесе Мариуса Ивашкявичуса о семейной жизни Льва Толстого.  Я играю Анну Каренину, как ее читает Софья Андреевна.  Эти работы дали мне новый интересный опыт, из которого я узнала о себе как о человеке и как об актрисе много любопытного.

 

– Что именно вы узнали?

– Актёрская профессия во многом поиск. Совместный с режиссёром и коллегами и внутренний. Ты ищешь персонажа, придумываешь его, подсматриваешь, следишь за ним. Не только вокруг, но и внутри себя нащупываешь. Когда ты работаешь в знакомом коллективе, с режиссёром, которого хорошо знаешь, ты расслаблен. В этом есть и плюс и минус. Ты раскрепощен, но можешь легко разлениться. Особенно если режиссёр тебя берет на роль, на которую уже брал в предыдущих работах. То есть в этой труппе у тебя уже есть  амплуа. И кажется, у руководителя нет времени или доверия менять что-то, дать тебе попробовать новое. Ты замыкаешься, делаешь то, что точно уже умеешь, не пытаешься прыгнуть выше головы, выйти из рамок. А тут появляется другой человек, с другой темой, с другим взглядом на тебя. Он видит в тебе то, чего не видел предыдущий, да и ты сам может, не подозревал, что в тебе это есть. И, благодаря ему, раскрываешься по-новому. Это как в любви! Если в тебя верят и доверяют – ты расцветаешь.

С Вырыпаевым мы были знакомы, но я даже не уверена, видел ли он меня на сцене. Я совершенно не собиралась обратно в театр, более того планировала уехать из Москвы. Но не сложилось.  И тут позвонил Казимир Лиске, нужно было ввестись и сыграть спектакль через несколько дней. Так у меня появился «Сахар».

Я не играла раньше современные пьесы (только читала на открытых читках). Но тут была и музыка и текст, мне было в этом удобно и очень хорошо со всеми на сцене. Театр Практика ещё меньше, чем СТИ, публика порой буквально у твоих ног. Ты чувствуешь сильнее дыхание зала, это и страшно и прекрасно одновременно. Происходит очень интимный и важный разговор со зрителем и походу видно, попадаешь ты в него или нет. Это было больше похоже на какой-то ритуал, нежели спектакль. Даже если кто-то был скептически настроен, в конце было ощущение, что все зрители и актеры – одно целое. Мне кажется, что это был такой mind changing experience для многих. Не столько из-за содержания даже, а по тому, как спектакль построен.

Потом Карбаускис пригласил на постановку в, казалось бы, самый традиционный Театр им. Маяковского. Я никогда не работала в таком большом, маститом театре, со своими вековыми традициями, огромными цехами. Костюмеры в Театре одевают артистов! (На заре СТИ мы сами гладили костюмы, и реквизит свой расставляли). И ещё незнакомая труппа, заслуженные и народные артисты! Такой масштаб!

Меня приняли очень легко и открыто. А главное, у нас с режиссером возникло особое доверие. Он ко всем своим артистам так доверительно относится, к каждому находит свой подход. С ним я узнала, что у меня бОльший диапазон, чем мне приходилось использовать до этого, и перестала этого бояться. На одной репетиции, когда впервые присутствовали все актеры спектакля (мы не со всеми были знакомы) он вдруг командует: «Кричи свой монолог, как будто ты нас всех ненавидишь» (а там и текст такой примерно «я вас уже ненавижу»..). Я про себя думаю «это же иллюстрация текста, зачем я буду кричать, это лишнее..» и молчу. Он отправил всех на перекур.
Мы вдвоем.
–  Ты, что, боишься быть некрасивой, смешной?

– Нет, не боюсь, просто мне кажется это не мое, здесь это лишнее…

– Послушай, это мой спектакль, я хочу чтобы он получился, и я не позволю тебе облажаться. Я просто хочу, чтобы ты попробовала что-то другое, а я тебе скажу хорошо это или плохо, уместно это или нет. Иначе, ты никогда не узнаешь..

Вот видишь, тебе можно кричать, тебе даже идет, а это не всем к лицу.

Когда из нашего курса получился театр мы были полны надежд и на все готовы. Это была какая-то сказка. Русская народная из сборника Афанасьева, то есть тяжёлая, непростая, но сказка. Мы остались все вместе, у нас появилось здание, мы репетировали по году, могли искать, пробовать, учиться. Студия, как и было обещано. Когда я уходила, был сложный момент. Мы вдруг все выросли, завели семьи и детей и немного устали, хотелось больше четкости в расписании, большей откровенности в общении с мастером, а в работе – больших экспериментов и встречи с чем-то новым. Через пару лет после моего ухода  все снова завертелось, пошла вторая волна. Я очень рада за всех, для меня это все равно мой дом и моя семья. В этом году 18 лет с нашей встречи. А к мастеру я ещё с 1998-го на спектакли ходила!

– В одном из интервью вы сказали о том, что завидуете людям, которые умеют писать. Вы уже актриса и певица. Вам бы хотелось испробовать все способы самовыражения?

– Мне становится не по себе, когда вы так это называете.

Я озвучиваю мультфильмы, пишу музыку, тексты, ставлю музыку на вечеринках, записываю выставку для музея Парка Горького, занимаюсь благотворительностью, читаю на зрителя вслух хорошие книги… мало ли интересных занятий.

У меня много идей, но сложно найти время и силы, чтобы реализовать их одной. Были бы только люди, с которыми можно пуститься в новое приключение, делать что-то своё! И они есть, но все пытаются как-то жить свою жизнь.

Вопрос не в том, что делать, а в том – с кем и из какого материала. И вообще, для меня творчество – это не про самовыражение. Мне кажется, что любой художник – это некий проводник. Если он понимает свое предназначение, то счастлив и не спрашивает «почему я не зарабатываю денег?» или «почему мне нужно все время этим заниматься?» (Хотя в какой-то момент спрашивает, конечно).

Например, я здесь для того, чтобы служить людям. Своими выступлениями я умею собирать людей вместе. И если мне повезет, я смогу передать своей песней или игрой что-то большее, чем то, что я пою или играю. Совсем не себя! Мне нравится, когда между сюжетом и тем, что за этим стоит, возникает воздух, и есть некое отстранение. Пока мне достаточно тех средств «самовыражения», которые я использую. Я не чувствую в себе таланта к писательству, даже если иногда мне удаётся написать симпатичный пост в фб.

 

– Вы брали интервью у Катрин Денев. Что вас, как актрису, интересовало при составлении вопросов?

– Мне позвонили из журнала «L`Officiel» прямо накануне встречи с Катрин. У них есть рубрика, где селебрити интервьюирует не журналист, а человек другой профессии. Для меня это было внезапно. Я готовилась к встрече всю ночь. Катрин удивилась тому, что у нее берет интервью коллега и назвала меня смелой. Я спросила о том, каково было сниматься в роли театральной актрисы, при том что сама Денев никогда не играла на сцене. А также о том, как она относится к советам по профессии со стороны членов своей семьи, ведь они, как известно, тоже артисты. Я поинтересовалась тем, как не влюбляться в своих партнеров по фильмам и, главное, насколько она разделяет талант и убеждения режиссера, когда выбирает, у кого сниматься. Стала бы она работать с человеком, который, скажем, бьет свою жену, педофил или поддерживает политика, который ответственен за какой-нибудь беспредел в стране? Катрин все время юлила и отвечала уклончиво. Конечно, за столько лет она научилась давать интервью на автомате. Мне хотелось взломать эту систему и в какой-то момент мне это удалось. Она даже рассмеялась.

 

– А вы работаете с режиссерами, убеждения которых вам не близки?

– Сложно быть принципиальным, в нашей профессии – особенно. Те люди, которым дают деньги, обычно имеют отличные от моих взгляды, или вынуждены делать такой вид  (возможно поэтому им проще эти деньги найти и взять). В идеальном мире государство финансирует разное искусство просто для того, чтобы оно, это искусство, было. Там не ждут, что оно взамен станет восхвалять государство и участвовать в общей пропаганде. Но в реальности происходит иначе.

В советское время в кино вставляли «зайчиков» – явно непроходимые вещи, которые потом показательно вынимали, чтобы оставить то, что было действительно важно. Сейчас этого нет, но каналы или продюсеры диктуют очень много вещей: каким должен быть саундтрек, чтобы подчеркнуть необходимый месседж; каких пригласить артистов, чтобы заманить зрителей и попробовать заработать денег и т.д. Меняют режиссёров на полпути, сценарий, монтаж, все что угодно. Это делает принципиальность сложным моментом. Быть принципиальным это роскошь, которую не все могут себе позволить. Последним остаётся компромисс. Снимаясь в большом патриотическом кино, где та грань, дальше которой ты не готов идти? Допустим, я знаю, что режиссер пристает к артистам на площадке. Или продюсер. Или просто кто-нибудь из главных – талантливый, но непорядочный человек. И что? Я должна хлопнуть дверью и уйти? Чтобы ещё три года сидеть и ждать работы? А если я не знаю этого наверняка и предпочитаю думать, что это все слухи?

Тут начинается история про двойные стандарты: ты не ешь мясо, но ходишь в кожаных ботинках; сортируешь мусор, но дальше не следишь за тем, скидывают его в общий чан, жгут ли.

(Сегодня ты в оппозиции, завтра топишь за мэра)

В общем, все относительно. Главное, наверное, самому не быть говном, а за другими не уследишь.

– Вы даете интервью пятнадцать лет. Вы научились делать это на автомате?

– Когда я отвечаю на похожие вопросы в письменном виде, то каждый раз ищу новый ответ.

Но для меня это тяжелая работа. И даже потом, когда читаю печатный вариант, часто недовольна, кажется, могла бы сказать проще, а тут просто непонятно, что имелось в виду.

И вообще, зачем столько говорить о себе? Я хочу, чтобы меня оценивали за то, чем я занимаюсь, а не по тому, как я о себе рассказываю. Послушав мою музыку, вы узнаете меня намного лучше. Ведь там и есть то, о чем я не могу сказать только словами.

Встреча с Мириам Сехон в Тель-Авиве в книжном магазине «Бабель» пройдет 10 июля – https://www.facebook.com/events/487955418641033/

Все фотографии предоставлены Мириам Сехон с разрешения фотографов.