Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Текст – © д-р Алек Д. Эпштейн, куратор Музея художника Моше Кастеля в Маале-Адумим.
Верхняя иллюстрация: Иосиф Островский. “В Маале Адумим”. 1992

Открывая 18 декабря 2024 года  в нашем Музее выставку еврейского художника, почти вся жизнь которого прошла в Советском Союзе, но обращенную ко всем израильтянам, большая часть которых в Советском Союзе, очевидно, никогда не была, нужно сказать несколько слов, объясняющих, почему с творчеством именно этого мастера, Иосифа Островского, мы решили предложить ознакомиться зрителям, веря, что его изумительные картины найдут отклик в их сердцах.

Вопрос о том, сформировалось ли в Советском Союзе еврейское искусство, а если да, то можно ли говорить о нем как об обособленном историко-художественном феномене, достаточно сложен. В золотой фонд и еврейского, и русского, и мирового искусства вошли имена Натана Альтмана, Роберта Фалька, Александра Тышлера, Давида Штеренберга, Александра Лабаса и Соломона Юдовина, но все они начали свой творческий путь еще в дореволюционные годы, и именно тогда сформировалось их национальное самосознание. Во время Октябрьской революции Давиду Штеренбергу (1881–1948) было 36 лет, Роберту Фальку (1886–1958) – 31 год, Натану Альтману (1889–1970) – 27, Соломону Юдовину (1892–1954) – без пары дней 25 лет, Александру Тышлеру (1898–1980) – 18, Александру Лабасу (1900–1983) – 17. Даже Меер Аксельрод (1902–1970), Танхум Каплан (1902–1980) и Мендель Горшман (1902–1972) встретили революцию, когда им было первому – пятнадцать, второму и третьему – четырнадцать; художниками они еще не были, но национальное самосознание обычно к этому возрасту уже формируется, особенно принимая во внимание тот факт, что все трое родились в местах компактного проживания еврейского населения на территории Белоруссии: первый – в городке Молодечно, второй – в Рогачеве, а третий – в Новоборисове. Все эти девять живописцев, которые традиционно упоминаются как мастера еврейского искусства советского времени, выросли в еврейской среде, она была для них абсолютно естественной. Россия Николая II была бесконечно далека от принципов пролетарского интернационализма; разветвленная система ограничений и запретов не давала евреям никакой возможности забыть о своей национальной среде или тем более выйти из нее.

А вот дальше ситуация изменилась кардинально. Радикальная либерализация в сфере национальной политики позволила евреям жить в любой части страны и работать по любой специальности. Понятно, что в годы, предшествовавшие Второй мировой войне и Холокосту, значительная часть еврейского населения Советского Союза по-прежнему жила в местечках бывшей черты оседлости, но количество тех, кто перебирался в Москву, Ленинград и другие крупнейшие города, исчислялась сотнями тысяч человек. При этом даже те, кто оставались там, где евреям жить не запрещалось и прежде, оказывались в намного более гетерогенной и многонациональной среде, в которой акцентирование на еврейской теме вначале не поддерживалось, затем порицалось, а позднее запрещалось. Едва ли не единственными исключениями были сферы театрально-декорационного искусства и книжной иллюстрации произведений восточноевропейских еврейских писателей дореволюционного периода и их театральных инсценировок: Менделе Мойхер-Сфорима (1836–1917), Ицхока Лейбуша-Переца (1851–1915) и особенно, конечно, Шолом-Алейхема (1859–1916), ставшего единственным еврейским писателем, в честь столетия со дня рождения которого торжественный вечер был проведен (2 марта 1959 года) аж в Колонном зале, непосредственно против Кремля; тогда же он стал первым – и последним – литератором, писавшим на языке идиш, чье собрание сочинений было опубликовано в Советском Союзе, причем крайне внушительным, даже и по сегодняшним стандартам, тиражом – 225 тысяч экземпляров. Учитывая, что в 1949 году были закрыты еврейские театры и в Москве, и в Минске, и в Киеве, книжная графика оставалась практически единственной доступной легальной областью выражения еврейского национального характера в изобразительном искусстве в Советском Союзе. Хотя общая численность еврейского населения страны превышала два миллиона человек, каких-либо обособленных выставок еврейских художников или работ на еврейскую тематику не проводилось в принципе, а таковые произведения на индивидуальных и групповых выставках не рекомендовались – а фактически запрещались – к показу. Понятно, что если постараться, то можно найти отдельные исключения из этого правила, но в целом положение дел было именно таковым.

Этот контекст принципиально важен для понимания тех обстоятельств, в которых родившийся в 1935 году в небольшом городе Шепетовке на Украине и проживший большую часть жизни в Одессе Иосиф Меерович Островский, сформировался не просто как художник, а как художник именно еврейский. Отдельные искусствоведы акцентировали связь И.М. Островского с одесским Обществом независимых художников, возникшим в 1917 году; сложно сказать, была ли в самом деле такая связь. Иосиф Островский формировался скорее под влиянием традиций не экспрессионизма и кубизма, а психологического реализма, в его картинах 1960-х – 1970-х годов ощутимо влияние Р.Р. Фалька и Д.П. Штеренберга. Он никогда не принадлежал к авангарду, однако его творчество можно охарактеризовать очень точным термином, недавно введенным в искусствоведение с легкой руки видного московского коллекционера Романа Бабичева, – «модернизм без манифеста». Прожив почти всю жизнь в Советском Союзе и никогда не занимаясь какой-либо подпольной общественно-политической деятельностью, И.М. Островский по сути творил вне времени и пространства; так, созданные им в 1968 году «Пейзаж» и картина «Лодки», равно как и автопортреты 1963 и 1969 годов, «Морской пейзаж» 1967 года и написанное годом раньше полотно «Дом на Большом Фонтане» или «Пейзаж» 1975 года – все могли быть написаны и довольно много кем из художников так называемой «Парижской школы». Иосиф Островский довольно долго искал свой оригинальный пластический язык, но его работы никогда и ничем не напоминали доминировавший в те годы в советской живописи социалистический реализм. Однако на рубеже сорокалетия Иосиф Островский начал новый этап в своем творчестве, выдвинувший его в число тех немногих подлинных мастеров, авторство произведений которых узнается практически мгновенно, вне зависимости от того, подписана картина или нет.

Еще до Перестройки, в 1984 году, в редакции журнала «Советиш Геймланд» в Москве – единственного легального периодического издания на каком-либо из еврейских языков в Советском Союзе – прошла его персональная выставка, сопровождавшаяся и публикацией в самом журнале. Это была, как представляется, не просто еще одна выставка, это был гражданский подвиг. Нобелевскому лауреату Эли Визелю, впервые посетившему Советский Союз в 1965 году, принадлежит обретшая позднее большую известность фраза: «Я ехал в Россию, влекомый туда молчанием русских евреев. Я привез оттуда их крик». Именно таким криком выставка Иосифа Островского и была. Факт ее проведения очевидным образом свидетельствовал о значительном продвижении в разработке Иосифом Островским данной темы, ей предшествовал, как минимум, десятилетний период творчества. Такие картины, как «Портрет еврея», «Флейтист» (обе – 1980), «Групповой портрет с книгой», «Еврей с книгой» (обе – 1981), «Веселый еврей» (1982), «Человек с книгой», «Трое», «Конец дня», «Альтист» и «Наследие» (все – 1983), свидетельствовали о большом пути наблюдений, раздумий и осознания своих национально-культурных истоков, к тому времени Иосифом Островским уже пройденном.

Это была вторая выставка И.М. Островского (первая состоялась за шесть лет до этого в одесском Музее западного и восточного искусства), и она разительно отличалась от первой. Не будет ошибкой сказать, что в 1978 году И.М. Островский представлял зрителям свое мастерство крепкого портретиста и пейзажиста, не обретшего еще свой обособленный творческий почерк. Однако к тому времени это уже была лишь надводная часть айсберга, ибо в душе и мастерской мастера уже вовсю шла творческая трансформация, апофеозом которой выставка 1984 года и стала. Как точно написал Сергей Князев, «художник нашел совершенно новый художественный язык, лишенный даже намека на пафос, наоборот, стремящийся к непосредственности детского рисунка и простоте притчи».

Иосиф Островский был не просто изумительным портретистом – наследником самых высоких рембрандтовских традиций психологического портрета, но и редчайшим примером человека и в Советском Союзе ставшего еврейским живописцем, не затушевывавшим, а наоборот, выводившим на передний план еврейскую интеллигенцию, музыкантов, наше национальное наследие. Если в то время с кем-то Иосифа Островского и можно было сравнить, то это с его коллегой по ремеслу, изумительным портретистом Борисом Биргером (1923–2001), который примерно в те же годы создал на своих полотнах портретную галерею русско-еврейской интеллигенции. Однако Борис Биргер нигде и никогда не акцентировал национальную принадлежность своих героев, понять которую можно, исключительно читая фамилии и биографии запечатленных им людей. Напротив, Иосиф Островский еврейство героев своих работ сознательно акцентировал, почти никогда не подписывая при этом, кто именно ему позировал, поднявшись таким образом до создания коллективного портрета русско-/украинско-еврейской интеллигенции как таковой, подобно тому, как Рембрандт ван Рейн в середине XVII века создал коллективный портрет современной ему еврейской общины Амстердама – города, бывшего в то время центром духовной жизни изгнанных из Испании и Португалии евреев, где они могли открыто, а не втайне, исповедовать иудаизм.

Именно в этом состоит особая важность и непреходящая ценность значения творчества Иосифа Островского. В годы горбачевской Перестройки он продолжал работу над еврейским циклом, в котором, однако, ему ничего не нужно было менять: картины «Скрипач» и «Мечтающий» (обе – 1985), «Виолончелист» и «В синагоге» (обе – 1986), «Еврей с книгой» (1987), «Альтист» (1988), «Беседа» (1989), «Флейтист», «Патриарх» и еще один «Виолончелист» (все три – 1990) принципиально ничем не отличались от работ предшествующего времени; Иосиф Островский обрел свой творческий голос и оставался верен ему вне зависимости от перемен политического строя или от смены места жительства.

В декабре 1989 года художник с супругой, с сыном, дочерью, зятем и двумя внуками иммигрировали в Израиль. Он, к сожалению, был уже смертельно болен; по словам его родственницы, «надежды на искусность израильских врачей оправдались лишь частично. Они подарили Иосифу Островскому четыре счастливых года полноценной жизни». Значительную часть этого времени мастер провел в Маале-Адумим, где вначале жил сам и куда затем регулярно приезжал к своей дочери Светлане. В Израиле Иосиф Островский впитывал новые впечатления, создал ряд чарующих пейзажей, но получить заслуженное признание в творческой среде он, к сожалению, не успел. Мы очень взволнованы открыть сейчас, накануне 90‑летия со дня рождения этого прекрасного живописца, первую в Израиле – но, уверен, не последнюю – его персональную музейную выставку. Мы искренне благодарны семье художника, благородно предоставившей нам для экспонирования многие из самых лучших произведений из наследия этого выдающегося живописца. Мы также признательны коллекционерам Лену Ерлиху, Александру Шмуклеру и Мириам и Пинхасу Моурец за поддержку издания альбома. Наряду с Натаном Альтманом, Робертом Фальком, Меером Аксельродом, Танхумом Капланом и художниками группы «Алеф», имя Иосифа Островского составляет славу и гордость русско/украинско-еврейского искусства ХХ века. Творчество Иосифа Островского было подлинным, аутентичным, искренним и именно поэтому убежден, оно еще многие годы будет находить отклик в сердцах наших современников и потомков.

Сайт музея Моше Кастеля – https://castelmuseum.co.il/he/
Фейсбук-страница – https://www.facebook.com/moshe.castel