Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Верхняя иллюстрация: Наталия Зурабова. Канал в Амстердаме. Масло, холст. 150 х 400

Наталия Зурабова – одна из  художниц группы  «Новый Барбизон», живописец, график, автор инсталляций и перформансов. Реализм, модернизм, фигуративность – все это о ее картинах. Но, это фон к действию. Главное же – свет, причастность, узнаваемость, сопереживание, трепет воздуха, краски насыщенные настолько, что кажется их можно рукой, горстью с холста захватить, стянуть на память. Год назад я видела ее работы на экспозиции «Девочки» на коллективной выставке «Время портрета» в Герцлийском музее современного искусства. И немедленно напросилась на интервью. Интервью не состоялось по тысяче разных причин, но желание увидеть картины Наташи Зурабовой – оно-то осталось. И интервью реализовалась – мы вновь встретились на выставке «Луч света» в галерее «Инга».

 

Наталия Зурабова родилась в 1975 году в Москве, училась в школе для одаренных детей в классе Николая Кондрашина, позже окончила ГИТИС по курсу Станислава Морозова как сценограф, училась в основанном Иосифом Бакштейном Институте проблем современного искусства в Москве, в Университете изящных искусств в Берлине, стажировалась в Институте изящных искусств «Валанд» Гётеборге в Швеции, получила кучу грантов, выставляется везде: Москва, Израиль, Техас, Пермь.

Дом, семья, город, тоска, поиск радости – ее темы, а у кого нет? Город – это Амстердам и его каналы, Утрехт и его церкви, Тель-Авив и его свет, люди, улицы, диагонали, виды из окна. Коронакризис – это ведь еще и тоска по пейзажу. Наталии Зурабовой удалось повлиять на местный пейзаж – на художественный и живописный, совершить свою революцию в искусстве, став одной из самых интересных художниц Израиля на сегодня. Просьба к другим художникам-художницам не кидаться в меня помидорами и каменьями – я искренне… Потому как, пожалуй, самое главное слово для живописи Наташи Зурабовой – искренность.

Пандемия изменила многие привычки, к примеру, привычку привыкать. Привыкать в новую эру незнания, нестабильности, неуверенности не к чему, хотя всегда есть к чему. Вот мы, было, быстро привыкли к тому, что вновь открылись галереи, как они закрылись. В том числе и галерея «Инга» в Южном Тель-Авиве, куда все-таки удалось просочиться между К№2 и К№3. Просочиться в удачный день и в удачный час – так, чтобы встретиться в галерее с Наташей Зурабовой, чья выставка «Луч света» была запланирована в «Инге» до 16 января, но будет продлена и после карантина.

 – Наташа! Если бы только не пандемия, если бы не эпидемия, выставок бы у вас было бы, наверное, в три раза больше. В сентябре 2020 года в Московском музейном комплексе «Гараж» гараж прошло триеннале современного искусства, где вы участвовали. Мне попался на глаза некий сайт, где рассказывалось об участниках триеннале и каждому из них соответствовало одно слово, нажав на которое, можно было выйти на его биографию. Вам приписали слово «глубина», и вас же процитировали: «я хочу, чтобы на картинной плоскости появились глубокие затягивающие пространства». Ваши картины действительно затягивают в свои глубины…
– Да это так, я говорила с организаторами еще до открытия  выставки  и они это запомнили. Так что такое определение вполне соответствует истине.

– Вы согласны с этими словами «глубокое, затягивающее»? Это ведь ваше пространство?
– В некотором роде, это верно. Я, действительно, всегда ищу глубину в пространстве, и мне кажется, что это связано с моей любовью к театру и к сцене. Я училась на сценографа, работала во МХАТе, собиралась заниматься театром, но в Израиле это было невозможно и мне пришлось «переключиться», я решила стать просто художником, но театр как пространство, как глубина всегда присутствует в моих работах. Так что организаторы выставки в «Гараже» – правы. Мои работы можно рассматривать как театральную сцену или как отдельные мизансцены. Каждая картина – это спектакль или пьеса, в каждой присутствует театральный момент.

 – Но не присутствуют актёры. Персонажи, образы есть – а актеров нет.
– Это театр без актеров. Как говорит американский театральный режиссер и сценограф Роберт Уилсон (абсолютно гениальный, надо сказать – те, кто видели в 2017-м году на Фестивале Израиля его моноспектакль «Последняя лента Крэппа» по Беккету, те – счастливчики – М.Х.), актер на сцене – это движущаяся вертикаль. Эти вертикали есть в моих работах.

 – Это вертикали света? Ведь Уилсон говорит, что свет – это наиболее важный актер на сцене. Уилсон – нарушитель границ, вы – тоже. Уилсон убежден в том, что организация пространства есть основа театра как такового. Что сначала решается проблема сценографии, а затем режиссуры, определяющейся пространственной структурой или, в терминологии Уилсона – «архитектурой». Вы, как и он, тоже считаете себя « визуальным художником, работающем в театре»? Где театр – это всё, что вокруг нас? Название вашей выставки в галерее «Инга» – «Луч света» – имеет отношение к восприятию холста, как пространства сцены, которое надо осветить?
– Конечно, но в моих работах свет часто идет вразрез с тем, что происходит на самой картине, вразрез с главной темой или ее персонажами. Свет – он сам по себе, свет поражает меня и очень интересует, поэтому выставка так и называется – «Луч света». Свет – это отдельный герой.

– Вы сказали, что в вас «засела» невосполнимая ностальгия по театру. Вы пишите свои картины так, как ставят спектакли?
– Может, в моих картинах и есть ностальгия по театру, по сцене, но отнюдь не по жизни, которая не получилась. Наоборот – я рисую как раз ту жизнь, которая случилась, происходит вокруг меня. Мои картины возникают из постоянной, практически бездонной потребности создавать пространства. Два с лишним десятка лет назад я поступила в ГИТИС, потому что хотела строить трёхмерные пространства. Это не чистая сценография, я не хотела, чтобы пространство было бы привязано к пьесе, к спектаклю. Я хотела создавать театр без режиссера, без актеров, без темы – театр пространства. Зрители приходят, чтобы посмотреть на изменяющееся пространство.

– На ваших картинах партитура света – главный элемент пространства – раскладывается по горизонтали, вертикали, по слоям, окрашивается в разные краски. Церковь в Утрехте или каналы в Амстердаме – всё залито своим светом…
– Именно так. Зритель сидит в воображаемом зале и путешествует по изменяющемуся пространству. Собственно говоря, зритель и есть актёр, который и наблюдает, и играет. Он – та самая движущаяся вертикаль.

– Ваша задача в том, чтобы убедить зрителя войти в картину?
– Да.

– Пока зрители входят в вашу живопись, вы уже вошли – заметно и громко, особенно в последние годы, в художественное пространство Израиля. Критики пишут, что вы едва ли не совершили революцию в здешнем художественном мире. Но это взгляд критиков, а каково ваше внутреннее ощущение?
– Говорить про себя сложно, но в какой-то степени признание нашей группы «Новый Барбизон» – это и есть революция. Когда мы только начинали, то нам говорили, что так рисовать в Израиле нельзя, это невозможно, над нами насмехались, отворачивались от нас.
Многие воспринимали моё творчество с недоверием, и было невозможно представить, что события так изменятся. Хотя, конечно, нынешние изменения – это общая тенденция мирового искусства, возвращение к живописи, но то, что мы делаем в группе «Новый Барбизон» – это всё-таки ещё авангард. Я думаю, что через какое-то время авангард плотно войдет в моду.

– Мне казалось, что уже мода следует за авангардом.
– Пока ещё нет. Мы все еще реально и откровенно строим картины с учетом перспективы, с учётом полутонов.

– Неискушенному зрителю может показаться, что это просто сегодняшний авангардный виток фигуративной живописи.
– Какие-то вещи берутся из старого искусства и иначе решаются в новом искусстве, так было всегда на протяжении истории. Доказательство того, что сейчас мы в авангарде, хотя бы в том, что сегодня вы не увидите ни в одном классическом учебном заведении, где преподается современное искусство, того, кто делает что-то подобное нам. Хотя в Европе, в Дюссельдорфе, в Берлине у многих известных и знаменитых художников появляются более модернистские работы, появляются они и у их студентов, и можно сказать, что виток возвращается, но пространство пока строится еще плоско.

 – Ваше личное пространство – это Тель-Авив?
– Нет, Яффо, где я живу. А в южном Тель-Авиве, недалеко от галереи «Инга», расположена моя студия. Но я приезжаю сюда на машине – не хочу никого встречать по дороге. Мне важно сохранить атмосферу дома и принести ее в студию. Я – человек замкнутый, но не одинокий, хотя люблю одиночество и в жизни и в творчестве. Иначе художник-живописец не может действовать: он работает в студии, за закрытой дверью, чтобы у него получилось то, что должно получиться. Последние годы, с тех пор, как возникла группа «Новый Барбизон», я не чувствую никакого одиночества.

– На вашей выставке «Девочки» в Герцлийском музее современного искусства, вы отмечали, что открываете свой дом для всеобщего обозрения. «Это крепость, здесь все произошло», – говорили вы, позволив заглянуть сквозь картины в ваше личное пространство, подглядеть за динамикой бытия и динамикой творчества. Группа «Новый Барбизон» сформировалась 10 лет назад, и какое-то время вы пятеро были похожи своим живописном языком, а потом каждая пошла по своему пути, сохранив общий знаменатель.
– Сейчас это так, но может измениться. В нашем творчестве присутствуют волны живописных стилей, которые могут перекрещиваться, меняться, но последние два года у каждой из нас – свой поиск. Мы начали двигаться в разные стороны и это интересно.

– Да очередного карантина в галерее «Розенфельд» открылась выставка Зои Черкасской, в Хайфе в рамках «Праздник праздников» в одной из экспозиций принимала участие Аня Лукашевская. Намечается ли общая для барбизонок выставка, если вообще уместно что-либо планировать?
– Прошедшим летом мы собирались открыть большую общую выставку в Амстердаме, у нас было много наработок и я надеюсь, что всё-таки это план будет реализован, а потом в каком-то виде эта голландская выставка приедет в Израиль. Хотя сейчас ни в чем нельзя быть уверенной, я не была уверена, что надо открывать эту выставку в «Инге», коронавирус влияет на принятие решений.

– Но выставка открылась, и ее успели посмотреть немало людей.
– Да. Для меня время короны оказалось очень важным: первые два месяца я просто сидела дома и поняла, что буду делать очень большие картины, кинематографические полотна – это было как во сне. Мои работы сгустились, цвета стали более плотными. Единственное, чем я занимаюсь сейчас – это тем, что пишу картины. Мы не выезжаем на пленэр, я не могу вести курс для учеников. Но мне нравится заниматься только живописью, думать только о своих картинах. Так что, несмотря на тревогу, беспокойство, нестабильное состояние и психическую неуравновешенность общества, у меня появилось очень четкое представление о том, что я делаю. Пусть это удивительно, но сегодня это так.

****

Выставка «Луч света». Галерея «Инга», Тель-Авив, улица Бар-Йохай, 7.
Часы работы: среда и четверг: с 11: 00 до 18: 00, пятница и суббота – с 11: 00-14: 00. http://www.inga-gallery.com

Маша Хинич. Все иллюстрации  и фотография предоставлены Наталией Зурабовой
https://www.nataliazourabova.com/
https://www.facebook.com/zourabova