New-York Colours – коричневый
В Израиле идет снег, и даже если вскользь упомянуть, что в Нью-Йорке – тоже, то сразу подвергнут остракизму.
Мне приснился сон, будто в моем мозгу завелось множество непрошенных гостей. Они входят в мозг через турникет, как в нью-йоркском метро, через такой круглый неудобный узкий вертикальный турникет-вертушку, воротца которого из стальных прутьев изогнуты по размеру чьего-то живота. Я выгоняю этих незнакомцев всю ночь обратно, в коричневый сегодня город, где коричневые здания образуют грубый урбанистический узор. Эти коричневые социальные жилые уродцы следует называть билдингами, их отделяют от реки коричневые же голые зимние деревья, а небо над Нью-Йорком сегодня отчаянно голубого цвета. С моста через Ист-Ривер, издалека, эти жилые коричневые штабеля, если смотреть на них свысока, кажутся пряничными домиками, но уже пережеванными. Ледяной ветер разогнал серый налет, коричневый заиграл нюансами оттенков, зазвучала бравурно грустная песенка на прощание. На коричневых полах вагонов метро порошей нанесены рубчатые следы тысяч сапог – как продавленные протекторами в глубоком снегу – Bye-bye, New-York.
Густо коричневая музыка виолончели на станции «Бедфорд» линии L. Вот бы забрать всех музыкантов подземки вместе: обоих виолончелистов с «Бедфорд», скрипача с перехода на 14-й и шестой, гитариста с линии Q и индейцев с F. Джазовое трио с Union Square, исполнителей на сямисэнах, прозрачную до худобы вдохновленную кантри-певицу с G, перкуссиониста с полушариями ханга, сферы которого вобрали в себя столько глубины. Уличного пианиста с Washington Square я даже знаю, как зовут – Колин Хаггинс. Он играет на саднящем на ветру рояле, громыхающем как трамвай. Все эти музыканты продают диски. Парочку я послушно прикупила.
Музеи современного искусства города собраны в виде скособоченных кубиков этажей, опасно-неровно сдвинутых относительно оси. Центр тяжести отсутствует – не то, как у будд в Музее Рубина (www.rmanyc.org), которые столь умиротворены и безмятежны на фоне коричневых стен, пронизанных праной, как и сами прямоспинные бодхисаттвы, что даже скорое мое возвращение не выводит их из равновесия. Земляные, каменные, исконные слабой улыбкой напоминают они, что наша мышиная возня в большем городе преходяща. Они-то уже застыли в вечности, а мы все еще стынем на улицах. Wi-fi интернет-сеть в музее называется «Третий Глаз», пароль неизвестен, но я уселась на мягком коричневом топчане точно напротив будды. Вокруг никого не было. Пространство было свободным. Мы взлетели.
В Музей Рубина лучше всего идти по 17-й улице с обязательным визитом в лавку винтажных украшений – чтобы согреться на середине дороги. Продавщицы в этой лавке гримируются, глядя не в зеркало, а на иллюстрации в старых журналах, а музыка звучит из фильмов о разбитой давней мечте.
На Union Square музыканты в рождественских колпаках выглядели отрешенно – оркестр медных духовых был такой замерзший, что из труб вместо марша свадебного вырывался похоронный и клубами музыкального пара спирально вписывался в концентрические круги рождественского базара, гирляндой елочной мишуры брошенной на площадь. Пора возвращаться.
New–York Colours – желтый
Китайцы – мастера не только по пороху и скорострельному строительству. Они явно изобрели науку продавать, а как иначе объяснить? Чем, как не магией, притягивает ряд лавок в китайском квартале, где продаются заранее не нужные нежно-пушистые пришлепки на уши, шарфы диких узоров с вылезающими нитками-мережками, меховые воротники на крупных пластмассовых пуговицах, которые дороже самого меха, несуразные зимние наголовники, варежки на завязках и перчатки всех мастей с любым количеством пальцев, мантильи и накидки, вывязанные хризантемы в виде шерстяного венца, мягкие дракончики, нежные ткаyные лапы которых свисают по щекам, и дракончики всех мастей из стекла и пластмассы, переходящие в дракончиков съедобных, засахаренных и засоленных, а те в сушеные креветки-кальмары и застывшие на холоде морские огурцы. Безумное разноцветье сливается в пестрой шлейф, а он, по законам оптики, кружась, превращается в белую ленту, плавно завихрившуюся в поземку. На мутных оконцах обманно нищих дим-самных полуподвалов, где так ловко обдуривают белого человека, приклеены желтые наклейки Zagat-review. Желтый – цвет китайского дракона, глубоко запустившего когти в тяжело вздрагивающий к вечеру New-Amsterdam.
New-York Colours – синий
Сегодня узрела, что такое чистая вертикаль – это когда просыпаешься от тишины снегопада. Окна были закрыты, снег за окном падал беззвучно и строго вертикально в отсутствие обычного всегдашнего всех направлений нью-йоркского сквозняка. В тонких, воображением мгновенно созданных прозрачных трубах тонкого стекла, напоминающие без затей выдутые ножки старых высоких бокалов, тактами-дуолями спускались снежинки – каждая размером с мою ладонь. Колонна снежинок прореживалась лепешечками воздуха. Пальцы заоблачного верхнего существа неторопливо подымали-опускали колонны за ниточки.
То был знак. Крысы на рельсах подземки были столь жирны и шаловливы, что напоминали белок, забывших пристегнуть муфты к хвостам. Зимние ботики – о, какое забыто ощущение – сырость, а ноги в сухих ботиках. Только помпона на шапке не доставало для полного дежа-вю. Так вот – зимние ботики помогали пережить снегопад и добраться в тепле и сухости до Frick-Collection, воплощенной эстетики золотого века миллионеров от стали, филантропов и искренних любителей прекрасного. И там мы и посмотрели друг на друга. Девушка явно насмехалась – «Девушка с жемчужной сережкой» Вермеера. На третьем кругу в зале больше не было никого. Смотритель в красно-черном кителе слился со стенными панелями – гримасничающие посетители его давно не волновали. Синий цвет тюрбана девушки на полотне Вермеера был столь же синий, как прическа героини в «Синий – самый теплый свет».
Автобусы проезжали по Пятой авеню мимо остановки, не останавливаясь. Проездной билет примерз к перчатке…
New–York Colours – золотой
Что я люблю в зимнем Нью-Йорке:
Я люблю купить стакан кофе в Sturbacks. Это, конечно, не кофе, а взболтанное кипяченное молоко с пенкой, но к нему в придачу можно заказать лимонную плюшку и усесться на высоком стуле у оконной стойки – так, чтобы глазеть на прохожих.
Я люблю мерить обувь в дорогих обувных магазинах. Легко прицениваюсь к туфлям долларов за 560 и жду, пока вокруг суетятся пара продавцов – всегда мужчины, поверх униформы носящие короткие фартучки с тремя широкими карманами – как раньше у чистильщиков обуви. Они притаскивают металлическую рогатину, похожую на рейсшину, чтобы точно обмерить ступню, исчезают в темных коридорах позади главной залы, а когда приносят туфли не того размера (мой размер всегда продан – так что я ничем не рискую), их можно в буквальном смысле попирать ногами.
Я люблю оказаться на пересечении Бродвея и 86-й улицы, чтобы в очередной раз вспомнить забытое – этот квартал 86-й называется Бульвар Исаака Башевиса Зингера.
Я люблю слушать проповедников, шастающих по вагонам метро – это бездомные, так поднаторевшие в риторике и красноречии, что у них надо учиться ораторскому таланту. Они очень убедительны, но почему-то им никто не подает.
А вот что я очень люблю – покупать в музейных магазинах записные тетрадки в роскошных тисненных переплетах. Потом они вылеживаются в ящике письменного стола – ждут, когда придет их срок, и они станут действующими записными тетрадками с красной обложкой из МоМа, с безумно лиловой в кубик из Музея дизайна, с черным тиснением под египетские иероглифы из Метрополитен, с впечатанным разноцветным буддой из Музея Рубина, а сегодня приобретена тетрадка с переплетом, на которой растекается золотом волоокая роскошная женщина Климта из Neue Galerie.
New-York Colours – оттенки
У сидящих в поезде метро на скамейке напротив четырех девушек ногти были крашены голубым лаком, а у одной пожилой дамы – густо-коричневым. Смутившись, я спрятала свои розовые в перчатки.
Красно-зеленое с золотом китайское столь чуждо, а зелено-красное с золотом нью-йоркское предрождественское столь мило.
20 с лишним лет назад я торжественно, как юный пионер, дала себе клятву – никогда, никогда, никогда и еще раз никогда больше не заходить в универмаг MACY’S. Сегодня я эту клятву нарушила. И теперь могу сказать с фанатичной убежденностью: никогда, никогда, никогда и еще раз никогда я больше не буду заходить в универмаг MACY’S, на фасаде которого золотыми лампочками на красном фоне выведено гигантское слово Believe! – Уверовай!
В 10 вечера оказаться в подозрительном темноватом баре на Penn-Station , где «маргариту» подали в большом граненом стакане и где было так уютно читать роман Умберто Эко «Таинственное пламя царицы Лоаны».
New–York Colours – серый, черный, белый.
Зимний Нью-Йорк – это серые облака, похожие на шерстяные грубые варежки из необработанной пряжи, белесый туман, непрозрачная дымка, на которую небрежно-неровно наколоты абрисы небоскребов, как светло-серые картонки, раскачивающиеся на одной верхней булавке, черный асфальт, антрацитовые лужи, невидимый, но ощущаемый лед, жирно-блестящее серебро елочных шаров, снег, покрывающий припаркованные автомобили, как корка молочного шоколада, обволакивающая съедобные фигурки. Одежда в витринах под стать – черно-бело-серая, изредка из-за частокола черно-белых полосок вырывается лиловый бант.
New–York Colours – простуда
Углядела на каком-то нью-йоркском календаре, что официально зима начинается 21 декабря. А почему я уже простужена? Вот уже, действительно, город контрастов.
New–York Colours – прозрачность
В какое бы время года и суток не оказалась бы я в Нью-Йорке, обязательно попаду под дождь, не захватив с собой зонт – прогноз погоды и здесь отличается точностью. Шлепая по вечерним блестящим холодным лужам Пятой авеню к МоМА, перебегая по переходам под метровыми в размахе, туго натянутыми на острых спицах зонтами солидных яппи, предвкушаешь пятый этаж: сюрреалисты-дадаисты-футуристы-кубисты-пост-пост-пост… Искусство вкушаешь стоя – так больше влезает. Ни одной скамейки в залах нет, только перед «Лилиями» Моне кожаная кушетка, на которую и шлепаешься (шлеп, лужи, шлеп) с легкой злобой на того, кто изобрел каблуки. В многосветном сквозном ввысь патио – видео на девяти распростертых в вертикальном плавании экранах – что-то китайское из будущего Шанхая на фоне прозрачной каллиграфии, придуманное лондонцем Исааком Джулиеном, на что взираешь сверху, с 6-го этажа, где выставка Магритта, столь ловко умевшего самого себя разъять на части и фикции, а потом ловко-спонтанно разбросать шары, кегли облака и отражения по разным рамам на разных картинах, поплевывая грустной иронией на кисти, замешивая краски на насмешке. Реальность мешала сюрреалистам жить. И бельгийцу Рене тоже…
http://www.moma.org/interactives/exhibitions/2013/magritte/
New-York Colours – джаз во всем
Замечательный сын моей замечательный приятельницы пригласил на концерт музыки живого американского классика, композитора Бернарда Рэндса. Интеллектуалы держали оборону. В небольшом зале собралось человек 60. Все были между собой знакомы и все с отменным чувством юмора. Всё было замечательно. Теперь у меня есть диск с автографом Рэндса и новые впечатления в голове-копилке. А Рэндс теперь знает, что есть такое еврейское имя Маша. А теперь цитата от Рэндса – самая свежая, сегодня вечерняя: “В моей музыке нет влияния джаза, но есть влияние той радости, которую я получаю, слушая джаз”.
http://www.bernardrands.com/
New–York Colours – розовый
Сегодня почувствовала себя дикой страшной обезьяной. Залезла на “Эмпайр Стейт Билдинг”. То есть чинно поднялась на лифте в отличие от Кинг-Конга. Последний раз проделывала этот туристический трюк лет 20 с лишним назад. Кинг-Конгов сейчас продают в магазине сувениров на 80-м этаже, обрядив их в розовые маечки.
New–York Colours – Ханука
На Times-Square, в других людных завихрениях муравейника, у станции метро Bedford в Вильямсбурге (такой молодежный квартал между польским и ортодоксальным, где половина жителей – киношники и музыканты из Израиля в возрасте до 28 лет) стоят очаровательные пухлощекие 10-летние еврейские мальчики в черных кипах, с ангельски прозрачным взглядом и спрашивают “Ты – еврейка?”, ну или “Ты – еврей?”. Меня не спрашивают, а утверждают – “You are Jewish!” и дарят ханукальные свечки, книжечки с брахот и даже попытались вручить ханукию, но быстро поверили, что я умею зажигать свечи, когда я им пробормотала что-то на идиш. Вообще-то я не сильно жалую нью-йоркскую подземку, такси и паром приятнее, но когда при входе-выходе тебе гордо сообщают “Ты – еврейка!”, а ты, поддерживая диалог, говоришь “Happy Hanukkah!”, то я готова купить проездной на ханукальную неделю.
New–York Colours – красно-кровавое – бутафорское
Большинство людей не желает слышать, а тем более услышать то, что не хотят слышать и услышать – и то естественно и понятно. Сама такая. Потому уверения, письма, сообщения, крики и стенания на тему “я в отпуске” большинством игнорируется. И потому же время от времени приходится подходить к компьютерам – именно так, к компьютерам: но на ipad я не могу печатать, мой лэп-топ (он объелся грибов в Амстердаме пару дней назад – но с кем не бывает?) не желает подключаться к Интернету, на компьютерах нью-йоркских детей и родителей нет русского шрифта – я одна в семье по кириллице, и шипеть – “я в отпуске”. И поскольку я в отпуске, то вчера сходила наконец-то на “Sleep no more” – http://sleepnomorenyc.com/ – спектакль, идущий на всех пяти этажах старого отеля в Челси. О да! Понравилось очень! Полный отрыв, но никакого погружения в мистику, в сказку, никакого обещанного побега от реальности и участия в чужой детективной истории. Чувствовала себя, как рыба в воде. Кровавые сцены прозевала, потому что задержалась на джазовых мизансценах – карма продолжает влиять. Шампанское в баре подают в широких плошках. Темнокожая актриса была чудесна, вот только вначале я приняла ее за мальчика. Маски с длинными лукавыми носами выдают обратно вместе с пальто. Вечерний зимний Нью-Йорк (теплый шарф обязателен) чудесен в отпуске. Я – в отпуске!!! Скоро вернусь.
Вена – каштаны
26 ноября 26 лет назад мы прилетели из Москвы в Вену. Увиденный тогда ночью из окна автомобиля завод по переработке мусора, окруженный морем летающих огней, показался фейерверком цивилизации, символом западной разумности. Увиденный через четверть с лишним века уже из окна утренней электрички, завод по-прежнему представлял собой распростертый между шоссе и железной дорогой символ – символ привычки к комфортабельной упорядоченной жизни в стране, где никому не надо объяснять, что такое утилизация мусора.
Через четверть с лишним века было очень холодно, на набережной не продавали жареные на решетках каштаны – ветер сметал все. И потому мы пошли в «Café Central», заказали суп из каштанов и штрудель, и там мне вспомнилось давно забытое зимнее ощущение, когда сидя в уюте в жарком помещении ты смотришь сквозь окна на поземку, сменившуюся, когда ветер утих, медленно падающими хлопьями мокрого снега. На обложке прихваченного по дороге развлекательного журнальчика значилось «Еврейская Вена – приключения и гламур», а девочка в ресторане попросила заполнить социологический опросник, посвященный кулинарным пристрастиям. Карма – она и в Вене карма. В Вене, где поземка выбелила и без того сверкающие здания Оперы и «Альбертины».
В отпуск
Улетаю уже сегодня и телефоны уже отключила. Пошла искать шарф и перчатки.
А я завтра вечером улетаю – в отпуск!!!! Культура будет без меня…. Но пишите – отвечу через несколько дней. Телефоны будут отключены.
Leave a Reply
Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.
