Интервью брали Севиль Велиева и Константин Блюз
– Полина, Добрый день! Естественно, наш первый вопрос связан с начинающимися гастролями в Израиле. Что вы будете играть? Как вы сформирована программу?
– Эта программа для меня не очень обычна, потому что она слишком традиционна. Я занимаюсь гораздо более авангардными программами, играю много современной музыки, но для моих первых сольных гастролей в Израиле меня попросили не “отпугнуть” публику. Поэтому я составила классическую программу, которая состоит из трех китов: главный, с моей точки зрения, композитор всех времен и народов Иоганн Себастьян Бах, потом Бетховен и Иоганнес Брамс, который внес очень много симфонизма в музыку и создал свой собственный фортепианный язык. Вот такая последовательность чередований кажется принципиально важной.
– Почему?
– Я назвала программу “Разум и чувства”. В первом отделении, где звучит Бах, мы говорим о боге, о высшем разуме – о высших инстанциях, словом, о том выборе, который человек делает. А во втором отделении мы говорим о человеческих чувствах, об эмоциях – о том, что нами руководит вне разума.
– Вы считаете, что Бах находится вне своей музыки, а Брамс – внутри?
– Бах абсолютно «над». У него было двадцать детей, он любил выпить и вообще был веселым страстным человеком, его музыка относится к той прекрасной поре, когда люди не считали каждый своих чих достойным поэмы. В романтической традиции чувства, переживания человека, его богатый внутренний мир стали объектами исследования. В эту фазу вошел Бетховен и на излете 19-го века – Брамс, как поздний романтик. Но к замыканию круга – 119-й опус, из последних произведений Брамса, в котором он снова приходит от важности человеческих переживаний и эмоций к неличному субъекту, к высшему разуму.
– То есть, 119-й опус – это некий монолог главного героя в конце пьесы, его размышления?
– Совершенно верно. Он написан другим языком, но он апеллирует к тем же материям, что и Бах.
– Вы уже играли эти произведения. Считаете ли вы, что есть какие-то эталонные исполнения данных сочинений? Когда вы подходите к исполнению, вы придерживаетесь принципа tabularasa и создаёте с чистого листа – так, как будто до вас никто не играл его раньше, или берете за основу чью-то интерпретацию?
– Я принципиально не слушаю ничьих исполнений, чтобы на мое восприятие музыки не влияла ничья игра. Иначе получается что-то очень усредненное. Сложно дается индивидуальное прочтение, если ты слишком глубоко погрузился в чужие трактовки. Поэтому в том, что касается Баха – честно, у меня нет любимых исполнителей. “Чакону” все играют виртуозно, страшно быстро и страшно бессмысленно. А ведь “Чакона” Баха – Бузони – это дорога на Голгофу, это постоянное преодоление препятствий, это не может быть каким-то экзерсисом.
“Итальянский концерт” – блестящая светская вещь, но потом, через “Сицилиану”, мы приходим к пику первого отделения, и это дорога на крест, Viadolarosa.
А дальше вступают уже человеческие страсти. “Аппассионату” я играю уже много лет, играла в детстве, так же, как и итальянский концерт, и потратила много сил, чтобы перестать играть так, как в детстве. А Брамс для меня – свежий композитор, недавно выученная музыка, еще не прошедший все стадии исполнительского отношения, и надо мной уже не довлеет никакое ощущение игры.
– Тогда к вопросу о детстве: вы были знаменитым childprodigy, вундеркиндом – как вам кажется, когда зритель приходит послушать вундеркинда, а сегодня их много благодаря you–tube – он приходит послушать музыку, или всё-таки посмотреть на эдакую диковину? Когда-то, помню, на концерт победителей конкурса им. Рубинштейна в Хайфе… (а вас, слава богу, миновала чаша конкурсов)?
– Да.
– …в концертный зал на 700 человек пришло больше тысячи, и триста ушли домой, в то время, как прекрасному пианисту дай бог собрать две трети зала.
– Люди падки на сенсацию, как со знаком плюс, так и со знаком минус. Я ведь прекрасно помню взгляды людей в детстве, которые приходили на меня посмотреть, и которые уже априори, вне зависимости от того, издам я какие-то звуки или нет, были настроены иначе, чем когда на сцену выходит сорокалетняя женщина. Так что эта пагубна и неистребимая страсть людей к сенсациям, к чему-то горяченькому, свеженькому, годненькому, и к тому же еще замешанному на каких-то перцепциях – вот, ребенок, такой маленький, и такая лапусечка…
– И такой большой черный рояль, и много дядей-музыкантов…
– Да. Это из той же серии, что на больных детей собирать легче, потому что человек так устроен – он гораздо острее реагирует на всё, что связано с детьми. И вместе с тем есть примеры, когда на концерты пожилого, довольно грустного, совершенно не светского неулыбающегося человека, Григория Соколова, тоже сносят концертные залы, мест нет никогда, билеты раскупаются в первый же день. Значит, и другое есть в человеческой душе. Впрочем, также заполняются залы на концерты каких-то очередных лауреатов, которые изготавливаются все в одной пробирке, и которых уже их одной печки пышечным жаром выкидывает… Этих лауреатов, по-моему, уже пруд пруди – в таком количестве расплодились. И тоже не всегда со знаком плюс. Недавно вот наткнулась на отзыв своего друга – в Берлинскую Филармонию приехало играть дарование – не то аргентинское, не то португальское – огромные рекламы, прекрасный зал, в него очень трудно попасть – и мальчик играл из рук вон плохо, так играли в 8-м классе музыкальнойшколы. Механизмы отбора сегодня крайне субъективны и не поддаются никакому логическому объяснению.
– Ваша игра того времени, ну, скажем, не в 10 лет, а чуть позже, она ведь сохранилась? Это редкая прерогатива, которая у нас есть – мы же не знаем, как играл Моцарт в 6 лет, да и другие вундеркинды прошлого… Хотя, мне кажется, Менухин в 15 играл лучше, чем когда бы то ни было. Так вот, если абстрагироваться от возраста, как бы вы оценили тогдашнюю вашу игру – ее ведь все помнят, и записи есть, в отличие от легендарных вундеркиндов?
– Ну кому же придет в голову это сегодня слушать?
– Ну, мне вот пришло, например.
– Вы рисковый человек, не знаю, я вот никогда не переслушиваю свои записи. Мне кажется, это такой ужас нечеловеческий, я их слушать не могу…
– Оно же интересно, разве нет?
– Там есть кое-какие пристойные вещи, концерт Моцарта… Но остальное… Оставим это, как говорится, потомкам.
– А вот другой вопрос, который всегда хочется задать выдающимся музыкантам, некоторые из которых виртуозы, другие играют более чувственно, но почти никто из них, в отличие от знаменитых исполнителей прошлого, не пишет музыку. Регер, Пабст, тот же Бузони – оставили наследие и как композиторы, у скрипачей это вообще повсеместно. И вот, где-то в тридцатых годах 20-го века это явление ушло. Огромное количество великолепных пианистов, блестяще исполняют написанное веками, но перестают сочинять.
– Никогда в жизни мне не пришло бы в голову заниматься графоманией.
– Почему же графоманией?
– Потому что у меня нет такой потребности. Я могу сейчас сесть за рояль и два часа играть всё, что мне придет в голову. И поскольку в этом нет ни малейшего смысла, когда написано такое количество великой музыки…
– Девяносто процентов забыто, не исполняется.
– Многое заслужено забыто, потому что это какой-то перебор нот… Поэтому у меня не было желания заниматься графоманией. “Можешь не писать? Могу! Тогда не пиши!”
– У Валентина Катаева над столом было огромными буквами: “Чтобы написать – надо писать!”. А Максим Венгеров, играя недавно концерт Брамса, исполнил свою каденцию, и как мне кажется, даже более интересную, чем общеизвестные классики…
– Вы напрасно меня провоцируете. Я не собираюсь плодить графоманию, когда написано такое прекрасное количество прекрасной музыки, и постоянно пишется. Композитор – это масса тонкостей ремесла, мастерства, знания. Я же этого всего не постигала. Чтобы что-то делать хорошо, этому нужно посвящать жизнь. У меня есть желание играть. Ко мне десятками приходят запросы от композиторов, которые пишут современную музыку. Какие-то из этих вещей мне нравятся, я их играю, записываю. Становлюсь пропагандистом того или иного композитора, когда от души люблю его. Но должны же быть границы человеческого эго! Особенно зная, как много есть прекрасных композиторов, которые пишут изумительную музыку, с каким удивительным разнообразием и мастерством.
– Вам удается «протащить» на сцену что-то новое?
– Удаётся. Но тоже, когда я сталкиваюсь с крупными, действительно крупными залами, их очень трудно убедить поставить современную музыку. И это нужно сообща преодолевать. Но у меня есть своя публика, я эту публику воспитывала годами, поэтому что бы я ни играла, она всегда заполняет залы.
– Полина, огромное вам спасибо. До встречи на ваших концертах.
******
Сайт Полины Осетинской – http://osetinskaya.ru/
Расписание сольных концертов Полины Осетинской в Израиле в ноябре 2017 года
20 ноября, понедельник, 20:00 – Хайфа, зал «Раппопорт»
21 ноября, вторник, 20:30 – Беэр-Шева, Консерватория
22 ноября, среда, 20:00 – Тель-Авив, Тель-Авивский музей искусств, зал «Асья»
23 ноября, четверг, 20:00 – Иерусалим, «Театрон Иерушалим», зал «Ребекка Краун»
Заказ билетов: http://bestbravo.co.il/announce/56514
Линк на видео: Чайковский. Времена года. Полина Осетинская https://www.youtube.com/watch?v=YEhX1Kz3bYE
Фотографии – © Евгений Евтюхов. Предоставлены организатором концертов – фирмой FGK Production
Recommended for you
Leave a Reply
Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.
