Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Шекспир и Бриттен в декорациях. Интервью с театральным художником Сашей Лисянским перед премьерой «Сна в летнюю ночь» Бенджамина Бриттена в Израильской Опере.

Интервью первоначально опубликовано в  приложении “Окна” к газете “Вести”  28 декабря 2018 года.

Маша Хинич. Фото – Елена Запасская.

 

Кто не знает Сашу Лисянского! Такая уверенность происходит из того, что театральный художник, дизайнер и сценограф Саша Лисянский оформил сотни, а может и тысячи спектаклей – в Израиле, России, в десятках других стран. Он закончил Воронежский архитектурный институт, но побывав на спектакле «Гамлет» театра на Таганке и увидев декорации Боровского, знаменитый занавес, в который Высоцкий то кутался как в плащ, то распахивал его во всю сцену, решил стать театральным художником и стал им, настояв, чтобы Давид Боровский взял его в ассистенты  после работы в Воронежском ТЮЗе.  До репатриации Саша Лисянский работал в нескольких театрах России. С 1987-го по 1989-й год был главным художником московского театра «Современник» у Галины Волчек, самым молодым на то время главным художником из всех московских театров. С 1990-го года он живет в Израиле, сотрудничает со всеми ведущими театрами страны. Член союзов театральных художников России и Израиля, где начал свою карьеру с двух постановок в «Габиме», а с 1995 по 2001-й был главным художником «Гешера», оформив 12 спектаклей, в том числе и легендарные  «Деревушку» и «Город».

Поводом для нынешнего разговора стала январская премьера оперы Бенджамина Бриттена по шекспировской комедии «Сон в летнюю ночь» в Израильской Опере в постановке Идо Риклина.

 

 – Саша! Добрый день! Постановка «Сон в летнюю ночь» – опера Бриттена по комедии Шекспира в Израильской Опере – рассматривается в некой степени как продолжение спектакля «От Ханоха до Левина» 2015 года, где вы также работали с режиссером Идо Риклиным. Есть ли преемственность в этих двух спектаклях, в подходе к постановке, в стиле работы?

– Да, безусловно, для меня работа над оперой Бриттена стала продолжением той двойной постановки одноактных опер «Госпожа и коробейник» Хаима Пермонта по новелле Агнона и «Шица» Йони Рехтера по пьесе Ханоха Левина. У Идо Риклина есть собственная манера, мне очень понятная. И мы легко нашли с ним общий язык.

 

– А в чем проявляется язык Идо Риклина? И как вы его для себя «переводите» – ведь есть и язык художника Саши Лисянского, тоже вполне узнаваемый?

– Язык, стиль художника-сценографа обычно не совпадает с языком режиссера-постановщика. Но, в данном случае, как раз совпало. Мы с Идо Риклиным, кстати, много-много лет назад пытались в драматическом театре что-то делать вместе, но тогда у нас ничего не получилось и мы вместе не работали. Но когда три года назад Ханна Муниц, тогдашний директор Оперы, позвала нас обоих работать над проектом от «Агнона до Левина», то у нас с первой минуты обнаружился общий язык. А потом Ханна предложила нам делать «Сон в летнюю ночь», это была ее идея, еще до ее ухода на пенсию.

 

– А вам приходилось когда-либо работать именно над этой пьесой Шекспира?

– В целом, постановок по шекспировским пьесам я оформил десятки, но «Сон в летнюю ночь», мы делали только один раз – очень давно с Мишей Лурье в студии Нисана Натива  – это был студенческий спектакль, так что на большой сцене я оформляю «Сон в летнюю ночь» впервые.

 

– В такой постановке все зависит от режиссера и размера сцены. Но как лично вы переводите поэзию Шекспира в сценографию, есть ли у вас какая-то общая линия восприятия его пьес, оформления шекспировских спектаклей? Любите ли вы Шекспира? Это не самый простой, не современный и не легкий для восприятия автор.

–  Я безумно люблю оформлять Шекспира, но не из-за его текстов. В театре для меня, как это ни странно звучит, текст – не самое главное. Куда важнее предчувствие, атмосфера, ощущение будущего спектакля. Нет ничего труднее и скучнее, чем оформлять какую-нибудь современную пьесу, когда дело происходит в квартире в Москве или в квартире в Тель-Авиве. Как художнику – ну что мне там делать?! А Шекспир как раз блистателен для меня тем, что он позволяет сделать всё, что угодно, воплотить любую фантазию.

– Тогда вам повезло вдвойне. Ведь «Сон в летнюю ночь» – полностью выдуманная пьеса Шекспира, то есть не описывающая какое-то конкретное историческое событие или лицо. Здесь вы абсолютно свободны в своей выдумке?

– Я был полностью свободен и тогда, когда оформлял «Гамлета» и «Короля Лира». Удаленность Шекспира от нашего сегодняшнего дня позволяет фантазировать бесконечно.

 

– А режиссер позволяет?

– В данном случае у нас действительно нашелся общий язык с режиссером. Идо Риклин изначально пришел с идеей того, что все происходит в голливудской киностудии в 30-е годы 20-го века. Мы как будто снимаем кино в павильоне – и мне эта идея очень понравилось. Естественно, мы не стали строить реалистичный павильон, а наворотили всяких безумств.

 

– Повлиял ли на вас старый фильм Макса Рейнхардта «Сон в летнюю ночь»? Внесли ли вы фрагменты этого фильма в оформлении оперы?

– Нет, мы не использовали кадры из фильма непосредственно, хотя проекции в этой постановке используются часто.

– В опере главное это музыка, вокал. Насколько вы учитываете требования солистов, когда оформляете оперные спектакли?

– О том, чтобы артисту было удобно петь, об этом я, честно говоря, не думал никогда… Но мне безумно нравится работать в опере, куда больше, чем в драматическом театре именно потому, что опера гораздо свободнее в плане ее оформления и, кроме того, в опере совершенно другие бюджеты на декорации. В Израиле  рынок крошечный и ни один театр не может прожить без выездных спектаклей, то есть декорации должны быть мобильными, а это накладывает ограничения на работу дизайнеров и художников. Конечно, и оперные декорации должны быть разборные, но в опере нет таких безумных финансовых и конструктивных ограничений нашей работы.

В этом смысле, Израильская Опера для меня – лучшее место в мире, а я ведь делал оперы не только в Израиле, но и в Москве, в Бостоне, в Голландии… У нас блистательная постановочная часть. Техническая поддержка несравнима ни с одним драматическим театром, где бы в мире я не работал. В этой области не так уж много настоящих профессионалов. Это тяжелая работа и невысокие зарплаты. В Москве настоящих профессионалов 3-4 на триста театров, в Израиле – один-два, но в Опере все высококвалифицированы: и заведующий постановочной частью, и технический директор, и бутафорский цех, и монтировщики, швейные мастерские. Может быть, потому что Израильская Опера – это  дом. Все остальные театры не могут прожить, сидя на одном месте, и из-за этой бесконечной гонки в них все время меняются люди. А Опера – это настоящий дом. Для меня постановочный цех даже главнее, чем режиссер. Или, скажем так: они соизмеримы. Важность технической поддержки не менее важна, чем работа режиссера, а в Израильской Опере она очень сильная.

– Саша, вы сказали, что очень любите оформлять именно оперные спектакли – они дают больший простор фантазии. А оперу как жанр искусства вы любите?

– Я не очень музыкальный человек, у меня нет музыкального образования. Я не могу сказать, что не люблю оперу, но мне важнее не музыка, а мое участие в процессе создания постановки. Мне нравится работать в опере потому, что она более далека от реальности, чем драматический театр. Это другое измерение. Именно это мне нравится. А еще тут и поют! Но, как я уже говорил, для меня самое главное контакт с режиссером. Если он есть, то хоть телефонную книгу, можно поставить. А если нет, то ни Шекспир, ни Чехов не помогут.

 

– По образованию вы архитектор, но в Израиль приехали уже сложившимся, известным театральным художником.

– В Москве к моменту отъезда я уже лет десять лет был театральным художником. У меня была студия у Красных Ворот и весь будущий театр «Гешер» приходил в мою мастерскую и там велись долгие разговоры. Но я почему-то думал, что еду начинать жизнь заново, что не буду в Израиле работать театральным художником, а как пойдет, так и пойдет. И приехав сюда, первым делом поругался с директором театра Славой Мальцевым, поэтому моя судьба поначалу была вне «Гешера». Мы в то время жили в Тель-Авиве на углу улицы Шенкин и бульвара Ротшильд. Сразу после нашего приезда началась война с Хуссейном, обломок ракеты упал на улице Алленби, всех жильцов нашего дома согнали в подвал – в бомбоубежище, и там я познакомился со знаменитым израильским шефом Исраэлем Аарони. Оказалось, что мы живем в одном доме… Мы с ним  сдружились и как-то он попросил мое портфолио, отнес его в «Габиму», и меня тотчас позвали туда делать два спектакля. Они вышли почти одновременно, а я к тому времени жил в Израиле меньше года. Первый – «Зимний праздник » Йосефа Бар-Йосефа, и практически одновременно – «Битва негра с собаками», абсурдистская пьеса французского драматурга Бернара Мари-Кольтеса.

 

– И потом вас стали передавать из рук в руки, и вы прошлись по всем израильским театрам…

– А потом Евгений  Арье снова позвал меня в «Гешер». Это все было 25 лет назад…

 

– Вы достаточно быстро стали работать и за рубежом, но, тем не менее, из страны не уехали, живете здесь. Можно ли вас назвать человеком, который многое сделал для становления израильского театра?

– Я не могу так говорить сам о себе.

– Вам наверняка предлагали уехать и работать за рубежом.

– Я и работаю. Но жить я хочу только здесь, не в современной России уж точно. Это даже не обсуждается.

 

– Мир велик.

– Так получилось, что я здесь. У меня тут дети, уже трое внуков, поэтому для меня это вопрос решенный – я живу в Израиле. А по поводу   «повлиял – не повлиял», скажу только, что 80 процентов театральных художников Израиля – мои студенты. Когда в Тель-Авивском университете был театральный факультет, я там преподавал. 10 лет назад этот факультет закрыли, но как я слышал, Мирьям Горецкий, декан этого факультета, пытается его восстановить. Она вела со мной переговоры, спрашивала, хотел бы я вернуться. Конечно, я бы хотел, это преподавание было очень интересно, просто замечательно. Мы с моими студентами получали разные международные призы, на Пражском квадриеналле, в частности…

 

– Саша, вы упомянули, что когда-то рисовали, а сейчас на это нет времени. А на что еще нет времени из-за работы?

– Работа занимает, огромное количество времени. Должен вам честно сказать, что в Израиле театральным художникам зарабатывать гораздо тяжелее, чем в России, к примеру. В России художники получают авторские отчисления от спектаклей, чего нет нигде в мире, кроме мюзиклов на Бродвее и в Лондоне. Поэтому чтобы быть независимым художником, приходится очень много работать. А чего не хватает? Не хватает интересных работ. Но опера, несомненно, относится к интересным.

 

– А как при такой гонке не повторяться? Или это неизбежно?

– Поскольку я в этой профессии почти 40 лет, то есть некая накопленная виртуальная библиотека, в ней есть столько неиспользованных идей!

 

– Если говорить о языке, об алфавите Саши Лисянского, какие ваши идеи являются буквами «алеф» и «бет»?  Какие, как вы сами считаете, ваши самые узнаваемые идеи? Может, купол, которые вы использовали при оформлении предыдущей вашей постановки в Израильской Опере?

– Купол я делал несколько раз, но всякий раз по-разному. Если говорить о форме, то у меня нет четкого ответа. Не могу сказать, что я люблю, но могу сказать, чего не люблю: для меня неприемлемо, чтобы декорация иллюстрировала спектакль. А большинство израильских режиссеров как раз хотят прямой иллюстрации, оформления текста пьесы «в лоб», поэтому я часто с ними спорю. В этом смысле с Идо Риклиным у нас было полное совпадение. Он не хотел никаких иллюстраций. Более того, декорация может идти «поперек» пьесы, и на этом перепутье, в конфликте,  как раз самое интересное и рождается.

Но если вернуться к вашему вопросу, то я люблю все, что связано с конструкцией, с механикой, с движением, с изменениями… Но не с фанерой!

Не хочу фанерных декораций!  Мне нужна инженерия.

 

– Ваша учеба в архитектурном институте не прошла даром.

– Я не работал архитектором, так как сразу после окончания института занялся театром, но архитектура мне по-прежнему безумно интересна. Я все время слежу за всем, что происходит в мире архитектуры, слежу за известными стройками. Кстати, как правило, архитекторы, проектирующие театры, не понимают, что у театра совсем другие законы…

 

– А у оперы еще более иные…

– Поэтому мало по-настоящему интересных театральных зданий и, как правило, это не новые здания, а реконструированные. Например, в Москве есть, на мой взгляд, совершенно блистательное здание театра Сергея Женовача, построенное на развалинах бывшего театра при фабрике Станиславского. И сделано это блистательно, просто восторг! Архитектор и главный художник театра – Саша Боровский, сын Давида Львовича Боровского. А в Таллинне есть театр, занимающий целый квартал из 14-ти маленьких старинных зданий.

– Когда архитектор проектирует театральное здание, вряд ли он думает о том, каково там будет работать художнику, сценографу. Как это сказывается на вашей работе?

– Беда тут как раз в другом, особенно в Израиле. Беда в том, что каждый спектакль должен каждый день ездить, причем по самым разным площадкам. Проще говоря, иногда мне ставят условия – глубина пять метров, два штанкета (металлическая труба, на которую навешиваются фонари и части декораций) и делай, что хочешь. С другой стороны, в этом есть плюс. Такие жесткие условия вырабатывают определенные навыки, мобильность.

 

– Почему сегодня все театры находятся в огромных «минусах», почему все они испытывают финансовые затруднения?

– Сам по себе драматический театр не может себя окупить – у него очень много расходов. Почему, например, мюзиклы – это выгодный бизнес? Потому что декорации никто не разбирает, они стоят столько, сколько играется мюзикл. А мюзиклы играются десятилетиями, иногда по два раза в день. А в драматическом театре декорацию нужно разобрать, собрать, а это люди, время. Надо грузовиками увозить куда-то на склад, потому что в театре, как правило, нет места. Всё  это – расходы и поэтому театры не могут выжить без помощи государства. Но люди хотят заниматься театром…. Знаете, сколько артистов каждый год выпускается в Израиле и сколько из них работает по профессии?

 

– А сколько выпускается театральных художников и сколько из них работает?

– Десять процентов, не больше.

 

– И где они находят себе применение?

– Кто-то начинает преподавать, кто-то меняет профессию. В Израиле очень маленький рынок. А в Москве такое количество работы, что если у тебя ее нет, то  ты очень ленивый. Израильтяне уезжают, но не в Россию, а в Европу, Америку…

 

– Стать театральным художником в Израиле это большая удача?

– Если ты действительно любишь эту профессию, а это очень не простой хлеб, если не можешь не быть художником, то иди учись, зная, что работа может быть, а может и не быть.

 

– Хотите что-то добавить?

– Нет, я же молчун, вы же это поняли за последний час…

 

*******

Бенджамин Бриттен. «Сон в летнюю ночь».
Опера в трех действиях по одноименной комедии  Уильяма Шекспира, либретто композитора и П. Пирса.
Премьера: Олдбороский фестиваль, в исполнении труппы «Инглиш опера груп», 11 июня 1960 года.

Режиссер-постановщик – Идо Риклин
Дирижер – Даниэль Коэн/Эйтан Шмейсер
Худодник-постановщик – Саша Лисянский
Художник по костюмам – Орен Дар
Хореография – Йорам Карми
Художник по свету – Ави Йона Юуэно (Бамби)
Видео – Нимрод Цин

При участии детского хора «Моран». Симфонический Оркестр Ришон ле-Циона
Продолжительность оперы – 3 часа, включая антракт.

Даты представлений:

Четверг 05/01/2018 20:00, пятница 05/01/2018 13:00, суббота 06/01/2018 20:00, понедельник 08/01/2018 20:00, вторник 09/01/2018 20:00, Четверг, 11/01/2018 20:00, пятница, 12/01/2018 13:00, суббота 13/01/2018, 20:00 воскресенье 14/01/2018 18:00, среда 17/01/2012 20:00

За час до начала каждого выступления – вступительная лекция, вход в зал на лекцию по билетам на представление в тот же вечер

Заказ билетов: или на сайте: http://bestbravo.co.il/announce/58114, 03-6927777, israel-opera

Оперный театр имени Шломо Лахата (Чича) – Тель-Авив, бульвар Шауль ха-Мелех. 19.