Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

«Хорошенькие не умирают» — новая книга Марты Кетро о путешествии, как внутреннем, так и физическом. Что чувствует человек, покидая одну страну и переселяясь в другую? Переходя в новый возраст? Теряя  старую любовь и обретая новую? Здесь вы найдёте ответы на эти вопросы, а ещё — ароматы весны, манго и моря, много солнца, яркие переживания и  свежий взгляд  на самые обыденные вещи. Потому что человек, закончивший определённый этап жизни, открыт для мира и беззащитен перед ним, как новорожденный.

Приобрести книгу можно здесь: https://www.ozon.ru/context/detail/id/141112470/

А пока что Марта Кетро предоставила нашему сайту право познакомить читателей с тремя отрывками из ее книги.
«Хорошенькие не умирают» – публикация номер 1
«Хорошенькие не умирают» — публикация номер 2

Обложка книги и иллюстрации — Ева Ракова.
Граффити и его фотография —  Imaginary Duck 
Все материалы предоставлены Мартой Кетро (за что ей огромное спасибо).
Приобрести книгу можно здесь: https://www.ozon.ru/context/detail/id/141112470/

Шестичасовое солнце. “Хорошенькие не умирают» — публикация номер 3  

Прошлое похоже на коробку образцов или папку с листками папиросной бумаги, на которых карандашом нанесены рисунки. Рисунок “счастье”, рисунок “жертва”, рисунок “любовь”, “горе”, “ловушка”, “шанс”. Обычно это удобно: если не очень ясно, что происходит, открываешь архив, ищешь кальку с похожей картинкой, накладываешь на сегодняшнюю ситуацию, и много становится понятным. Иногда это называется опыт, иногда косность или ещё как-то обидно – потому что человек остаётся в пределах собственных схем и стандартов. А я тут вижу неадекватность собственным чувствам – не в состоянии оценить “здесь и сейчас”, поэтому вынуждена искать аналоги в том, что уже поняла. Трагическое мышление тоже присутствует, ведь эталонное переживание самое яркое, а значит, любое следующее – не совсем то.

Думала бы, всё от возраста, но эту папку я собираю с детства, лет с пяти. Кое что со времён Больших Жёлтых Одуванчиков не перекрыто до сих пор.

Недавно лежала на узкой кровати в чужом доме, сквозь комариную сетку наблюдала исход собственного дня рождения. С некоторого времени стараюсь, чтобы сутки, когда переламывается год, проходили максимально нелепо. Лучше всего быть одной, но так, чтобы обстоятельства не оставляли в покое. Тогда кажется, что жизнь неодинаковая, не то что “Почерпни воды с правого борта, испей. А теперь с левого. И как? Ну вооот”. Я всё топаю на неё ножкой: разная! разная! захочу – сбегу, всё будет не так, нет никакого неизбежного завтра! В крайнем случае, всегда можно умереть. И даже без фатальных решений – у меня в запасе бесконечное количество свёртков с “как никогда в жизни”. В нарядном фунтике, разрисованном котиками, – невиданный город, в крафтовой бумаге – новый океан, в белом шёлке – поцелуй того, кого не бывает, а в жестяной коробочке – кисленькая марка, которая превращает человека в письмо самому себе. И день рождения может быть какой угодно, лишь бы не похожий на десятки уже бывших.

Потому что иначе я всё-таки достану из папки тот листок.

Мне двадцать два и со мной происходит “как никогда в жизни”, первое из многих, как я потом узнала.

Стол из светлого лакированного дерева, белое вино в запотевшем бокале, таком простом, что слово “бокал”для него слишком нарядное – копеечная стекляшка для копеечного рислинга (понятно, что из белого сухого ничего прекрасней со мной с тех пор не случалось). За соседним столом у людей Настоящий День Рождения: именинница звезда, пьют шампанское, подарков у неё гора. А я полдня ходила под дождём, промочила ноги, а мой букет до меня не доехал, забыт в метро на лавочке. Да я и не могла бы привезти его домой, там другая жизнь. Нет, нет. Там просто другое, а жизнь вся здесь. Жизнь вся под волосатой рукой с длинной обезьяньей кистью, которая лежит поверх моей лапки. Мимо течёт день, заходящее солнце, болтовня, а жизнь – вот он сжал мимоходом пальцы, а вот расслабил, гляди того уберёт (тогда я, наверное, умру); погладил косточку на запястье по часовой, а потом против; потянулся было за спичками, зажечь следующую беломорину, но взглянул на меня и переложил мою кисть к себе на колено, а уж потом закурил; вернул мою руку на стол, снова держит – до следующего глотка вина. И жизнь моя идёт пунктиром, от новой папиросы до винчика.

Я сижу тихо – я его люблю.

Теперь вспоминаю, что же такого было, чтобы потом ни с кем и никогда?

Мне было, например, всё равно, как он ко мне относится. Это потом моя любовь стала похожа на бездонную чёрную яму, которая поглощает человека целиком и никогда не насыщается; которая от великого голода умеет принять его со всеми потрохами и разрешить ему быть каким угодно – но взамен требует ответной любви, потому что только ею и может наполниться. А тогда она только отдавала. Как предатель, сдала ему всё: и меня, и моё коротенькое прошлое, и всё, чем я дорожила прежде, и будущее. Ни о ком другом я не думала так долго и неотступно – годами, ежеминутно, – и ни о ком не знаю так мало. Некому было его понимать, потому что я вся превратилась в свет, однонаправленный, тупой и бесполезный.

Каждая глупая девчонка уверена, что она любит, как никто, но я не только тогда, но и теперь, с учётом все следующей жизни, знаю – никто его не любил, как я. И я притом не была предназначенной ему Той, Единственной, как это вы, девочки, любите. Единственной была и будет жена, потому что кто живёт с тобой, тому ты и предназначен, и нечего хитрить, будто возможно по-другому. И он не был мне предназначен, иначе бы всё получилось, не бывает, чтобы половина яблока не совпала со своей половиной – значит, это от другого яблока. Но я только для него превратилась в свет – ровный, тёплый шестичасовой свет, такой, как сейчас у меня за окном. И не будет у него другого шестичасового света, кроме меня, я знаю. Точно, как у Бога я такая одна, так и у него. Другие у него – не такие, и я у других не такая.

Он всё спрашивал, не больно тебе? Я, конечно, отвечала, как в книжке (вы, девочки, тоже запишите): если бы ты был рубашкой, горящей на мне, я бы и тогда не бросила тебя. С тех пор научилась мгновенно скидывать одежду, даже когда она не горела, а едва начинала мешать. А его, если бы и горел, не бросила. Но правда в том, что больно не было. Шестичасовому свету не бывает больно.

Марта Кетро. Фото — © Алексей Ермолов

Теперь следует сказать, что солнце уникально в каждой своей точке, в каждой оно бесценно, и в пять утра, и в семь вечера оно прекрасно; и ещё бывает луна. Что с тех пор, в соответствие с Иосифом, прожита ещё одна жизнь, достаточная, чтобы забыть человека – и я его, разумеется, не помню. Что кроме папки с архивом, есть бесконечный мешок подарков, о которых я уже говорила, множество новых неожиданных “как никогда”.

Но в ту ночь я лежала на узкой кровати, как в узкой лодке, по левому и правому борту было много одинаковой солёной воды, и она не заканчивалась. Потому что однажды существовала такая жизнь, где я всё-таки побыла ровным шестичасовым светом, с бесконечным нежгучим теплом, с косыми лучами и золотой пылью, и среди всех будущих “как никогда”нет такого, когда это сможет повториться.

Вот и всё, что я знала о своей жизни в ту ночь.

Обложка книги и иллюстрации — Ева Ракова.
Фото Марты Кетро — © Алексей Ермолов.
Граффити и его фотография –  Imaginary Duck
Все материалы предоставлены Мартой Кетро (за что ей огромное спасибо).
Приобрести книгу можно здесь: https://www.ozon.ru/context/detail/id/141112470/