Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

 

Дина Годер специально для сайта israelculture.info

Недавно закончился один из крупнейших и самых престижных мировых театральных фестивалей – австрийский Wiener Festwochen. С окончанием завершился и очередной этап его жизни – к следующему фестивалю он сменит  интенданта,  худрука программы, всю команду, ну и, конечно, концепцию. В ожидании перемен венская программа этого года была явно ударной, похвалы критиков сыпались буквально на все. И за это, наверное,  нужно отдать должное худруку фестиваля нынешнего года –  впервые в истории была приглашена театральный критик из России, Марина Давыдова, главный редактор журнала «Театр».
Программа оказалась настолько разнообразная, что можно рассматривать ее с самых разных ракурсов и все будет продуктивно.  Понятно, что в первую очередь видишь «русский след». Мхатовский хит, глумливый «Идеальный муж» Константина Богомолова взволновал публику, хотя было понятно, что она недостаточно знает сегодняшние русские реалии, чтобы понять сатирические повороты постановки. «Глухонемые» «Три сестры» Тимофея Кулябина из Новосибирского театра «Красный факел», где текст нужно было читать на панели субтитров, а герои разговаривали языком жестов, наполняя спектакль новой энергией, – для фестиваля был открытием, сибирского молодого режиссера здесь еще не видели и лестные продюсерские предложения на него посыпались дождем. Русские тексты появлялись в постановках из других стран: немецкая театральная звезда, старый левак Франк Касторф показал «Котлован» Андрея Платонова, литовец Оскарас Коршуновас – горьковские «На дне».
С другой стороны, можно было посмотреть на фестиваль, взяв ракурс шире: тут явно царил восточноевропейский театр со всей своей витальностью и конфликтностью: спектакли из Польши, Венгрии, Литвы, Румынии и Македонии. Украинским театральным кабаре-бэндом Dakh Daughters восторгались все. Оливер Фрлич из Словении вызвал в прессе целый скандал, сделав по заказу фестиваля спектакль-провокацию «Наше насилие и ваше насилие», утверждая, что Европа, декларируя сочувствие к беженцам, на самом деле ненавидит их, боится и унижает.
А можно совсем поменять точку зрения и рассмотреть программу с «женского» ракурса – это тоже наталкивает на интересные умозаключения, поскольку женщины в искусстве тут представали сильными, независимыми и принимающими жесткие самостоятельные решения. Феминистский дискурс очень важен не только для сегодняшней Европы, он существен и для Израиля – и оба израильских участника Wiener Festwochen – именно такие сильные женщины.

Знаменитая видеохужожница  Сигалит Ландау была хэдлайнером арт-программы фестиваля, гигантские щиты, рекламирующие ее выставку Sorrow Grove в солидном Künstlerhaus, где экспозиция занимала целый этаж,красовались по центру Вены. Название «Печальная роща» прежде всего отсылало к нескольким видеоработам, где было показано, как собирают оливки – оказывается деревья трясут специальными машинами так, что плоды и  листья сыплются стеной, а  пыль поднимается вверх столбом, как дым из трубы. И выглядит все это эффектно, но и почему-то очень болезненно – кажется, что дерево страдает. Работы Ландау на выставке как правило соединяли исторический, этнографический или политический поворот с визуальной эффектностью. С одной стороны – невероятно красивые работы, связанные с Мертвым морем, как гигантское, снятое сверху видео, где на поверхности воды раскручивается спираль из нанизанных на веревку арбузов, а в нее вписана обнаженная фигура самой художницы. Или фотография покрытого кристаллами соли подвенечного платья, извлеченного из Мертвого моря. С другой – видео, снятое на замерзшем озере в Гданьске, где мы видим, как армейские ботинки Сигалит, пропитанные тяжелой солью Мертвого моря, медленно протапливают лед и уходят под воду. Политическим выглядит и снятое сверху видео «Ашкелон», показывающее как молодежь играет в ножички на пляже приграничного с сектором Газа города и эту игру невозможно не воспринимать как метафору израильских территориальных проблем. Так же, как и видео, где художница на фоне моря крутит хула-хуп, скрученный из колючей проволоки на обнаженном теле, уже покрытом шрамами.

 

Второй израильской участницей венского фестиваля была хореограф Ясмин Годдер, в программе показали ее спектакль Climax. В Тель-Авиве труппа Годдер играет его в Яффо, в студии с панорамным остеклением. Спектакль идет непривычно долго для современного танца – около трех часов – и за это время яркий день за стенами студии сменяется ночью, актеры танцуют с видом на закат и все это тоже входит в спектакль. Такого же помещения в Вене не нашли (не говоря о том, что там нет такого солнца), но зато сумели найти зал со стеклянным потолком, самоотверженно разобрали над ним крышу и на спектакле австрийский день так же сменялся ночью. К тому же, в Яффо «Кульминацию» играют на втором этаже и когда артисты выходят из студии на лестничную клетку, продолжая танцевать,-  зрители следуют за ними по зданию. А в Вене дверь из студии вела прямо на улицу и любопытные прохожиемогли поинтересоваться, что тут происходит. Для спектакля это было не безразлично, поскольку коммуникация – одна из важных его тем. Спектакль начинается, когда публика еще только собирается и не сразу поймешь, что вот эти шестеро молодых ребят, вставших в кружок среди гомонящих зрителей – актеры. Танцоры двигаются в студии среди людей, скачут, хохочут, плачут, поют, берут зрителей и выводят их в круг, танцуют вокруг публики, поставленной толпой, выводят одного в центр, становятся в центр сами, рычат дикими кошками, раздеваются догола, катаются по полу. И все время не теряют контакта со зрителями – смотрят не в пространство, а прямо в глаза, цепляют, как рыбу на крючок. Причем Годдер сделала все, чтобы зрителям не было удобно, чтобы они не отдыхали, а чувствовали себя частью спектакля – в студии почти некуда сесть, люди стоят по стенам или садятся на пол и все время переходят с места на место, оставаясь включенными в действие. Да и финал, в котором танцоры постепенно уходят, оставляя сидеть на полу одну полураздетую девушку, которая непринужденно и со вниманием рассматривает окружающих зрителей, – тоже непривычен. Не сразу понимаешь, что сам спектакль закончен и теперь актриса будет так сидеть, изучая всех, пока не уйдет последний зритель.

Как говорят, в Вене на первом спектакле, на который явились «пиджачные» vip-зрители, играть было тяжело: солидные посетители чувствовали себя некомфортно, требовали стульев или хотя бы подушек для сиденья и всячески выражали недовольство. Начиная со второго спектакля, когда пришла демократическая публика, готовая принять непривычные условия игры и вышли хорошие рецензии, все наладилось.

Но отдельно мне хочется рассказать про два представления, которые для меня стали главными впечатлениями за неделю на WienerFestwochen. Первое из них –Encounter \ «Неожиданная встреча» – моноспектакль, поставленный и сыгранный знаменитым британским актером и режиссером Саймоном МакБерни в своем театре Complicite. Постановка сочинена по книге румынского писателя Петру Попеску «Лучезарная Амазонка» об американском фотографе Лорене МакИнтайре, в 1969-м по заданию журнала National Geographic в поисках племени Майоруна попавшем в дебри лесов Амазонки и безнадежно потерявшемся там. Но смысл этого спектакля не в самой истории о встрече с мудростью природы и принадлежащих ей людей, смысл оказывается вообще не вне человека, а внутри его. Кто-то назвал «Неожиданную встречу» – «прогулкой по мозгу»
Начать с того, что МакБерни дает каждому зрителю наушники, которые тот должен держать надетыми все действие, и использует передовые бинауральные технологии, где звуковые потоки четко ориентированы на правое и левое ухо. На пустой сцене есть только стол, заваленный всяким барахлом и по центру – микрофон в виде человеческой головы. МакБерни сразу предупреждает, что  у него будет два голоса. «Вот это мой»,  – звучит его торопливый тенорок. «А вот этот – МакИнтайр», – голос, преобразованный микрофоном, ниже и спокойнее. «Закройте глаза, сейчас я вам дуну в правое ухо», – ой, правда дунул! Зал вздрагивает и хохочет. «А сейчас состригу волосы», – у моего левого уха опасно щелкают ножницы.

Начинается рассказ про МакИнтайра. Его самолет сел около реки. Звуки возникают  прямо за столом МакБерни: бурлит река – он переливает и взбалтывает воду в многочисленных бутылках, в лесу герой видит аборигенов и устремляется за ними – клубы спутанной магнитофонной пленки шуршат,  шелестят, как трава под ногами и раздвигаемые кусты,щелкает фотоаппарат. Создаваемые на ходу звуки соединяются с записанными. На пустой сцене один Саймон, но в голове у нас возникает целый мир и звучащая реальность действует куда сильнее, чем то, что ты видишь –  кто бы мог подумать, что звук может создавать в воображении картины, не нуждающиеся в подтверждении. Внезапно в шум лесов Амазонки врывается голос пятилетней дочери МакБерни – она проснулась, а мамы нет.  «Папа, расскажи что-нибудь». Возвращается торопливый голос Саймона, застигнутого посреди воображаемого путешествия – он говорит с дочкой, глядя сверху вниз, будто она тут, обещает посидеть с ней, если она сразу заснет.

Звуковые слои спектакля перемешиваются – жизнь героя в племени Майоруна полна тревоги – актер бегает кругами по сцене, тяжело дышит, запарившись, снимает кепку, майку, мы слышим звуки леса и задыхающийся голос МакИнтайра. Дочка МакБерни все никак не засыпает, постоянно выдергивает отца из фантазий, становящихся реальностью. Просит чипсы – в ушах у нас хрустит. Еще одним слоем идет звучащая вдалеке радиопередача об истории МакИнтайра. Какую-то запись МакБерни прокручивает со своего телефона. Звуки окутывают нас, полифония, кажется, совсем отключает необходимость что-то видеть перед собой, хотя нет – видеть МакБерни хочется, он невероятно обаятелен и его собственная растерянность перед всем этим богатством, рождающим множество вопросов, ответов на которые у него нет – сразу покоряет.

Он рассказывает о том, что последние слова вождя Майоруна возникают в мозгу МакИнтайра сами, хотя вождь их не произносит вслух . Вот так, собственно, транслируются зрителям прямо в мозг и размышления МакБерни, зачарованного  звучащим миром и своей собственной поездкой к племени Майоруна. А еще  удивительным опытом нахождения в камере с полной искусственной тишиной, после которой обычная жизнь ему кажется наполненной ревом, что показывает, как многого мы на самом деле не слышим.

Второй спектакль, произведший на меня сильное впечатление – UsDogs \ «Мы собаки», арт-дуэта SIGNA (Сигна и Артур Кестлеры), –  фестиваль определил как «перформанс-инсталляцию». SIGNA, копенгагенская пара, где Сигна Кестлер больше занимается режиссурой, а Артур – дизайном, уже 15 лет работает с большими интернациональными группами перформеров над сайт-специфик проектами, создавая для фестивалей в отданном им на откуп большом пространстве, фантастическую реальность, очень похожую на настоящую и предлагающую зрителям самостоятельно исследовать ее. По заказу Венского фестиваля в течение нескольких месяцев  в старом здании в центре города, группа сочиняла историю жизни удивительной коммуны, в которой вместе живут обычные люди и люди, чувствующие себя собаками и соответственно себя ведущие.

Зрители входят в дом в пять часов вечера, в прихожей их встречает один из людей со злобно рычащим голым молодым мужчиной на поводке (не вспомнить тут Олега Кулика невозможно), потом всех «гостей» собирают в большом зале, чтобы объяснить, что сегодня «день открытых дверей», а дальше зрители разбредаются по этажам и в течение семи часов могут заходить во все квартиры, где живут своей ежедневной жизнью семь больших «семей», и узнать историю каждого жителя. Легенда разработана невероятно подробно: кто бы вам из участников спектакля чего ни рассказывал о своей жизни – прежней и нынешней – все это сходится с историями других. Во главе коммуны стоит старый граф, ее основатель и  владелец дома, когда-то нашедший такую одичавшую человеко-собаку ( здесь их называют «хунш», соединяя словаHund\собака и Mensch\человек). Остальные семьи селились здесь постепенно, выкинутые из враждебного общества. У одного дети вдруг ощутили себя собаками – захотели бегать на четвереньках, бросить учебу и не носить одежды. Другая героиня, напротив, ощутила себя собакой уже во взрослом возрасте, родив пятерых детей. Муж сдавал ее в психушку, но три дочери тоже захотели быть собаками, а две остались людьми и все женщины пришли в коммуну. Кто-то пришел сюда, чтобы заботиться о приблудных хуншах, нуждающихся в хозяине. В доме есть питомник, где в клетках несколько месяцев выдерживают «на карантине» новых одичавших хуншей, причем есть среди них и такие дикие, для защиты от которых зрителям выдают электрошокер.

Квартиры обставлены в нежных пастельных тонах очень подробно, будто люди тут и впрямь давно обжились. Человеко-собаки, среди которых, как говорят, есть и люди с высшим образованием, уже взрослыми понявшие свою истинную суть,  сами с готовностью рассказывают о себе,  сохраняя особую, несколько заикающуюся манеру речи. Хозяева угощают гостей едой и напитками, показывают вырезки из старых и новых газет, где пишут о хуншах в самом резком тоне, требуя их изолировать, и стараютсяобъяснить пришедшим, что человеко-собак не за что ненавидеть, они не опасны.

Ясно, что вся эта история – метафора выталкивания обществом «других» – гомосексуалистов, трансгендеров, даунов, аутистов и так далее, которых не понимают, боятся и требуют лечить и изолировать. Но также это и разговор о манипулятивных технологиях (как я поняла, SIGNA всегда с ними работает), о том, в какой степени мы готовы подчиниться насилию (пусть даже подавляющим выступает то, что мы оцениваем, как «добро»). И финал спектакля, где каждая «семья» собирает своих гостей вместе, берет с них клятву, что теперь они станут друзьями хуншей и раздает анкеты, куда следует вписать все свои контактные данные и обещание принять их в гости, – уже вызывает у зрителей неловкость и сомнения, даже если до того им казалось, что они свободны в своем выборе. И значит тут мы узнаем что-то новое особственной зрительской доверчивости и агрессии театра, который работает посильнее, чем пропагандистское медиа. Великая сила искусства, что и говорить.

На верхнем фото: сцена из балета Ясмин Годдер Climax. Фото: Нурит Вагнер-Штраус