Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Автор: Альма Колль. Фото автора

Жизнь прекрасная штука.

Попробуйте весь день записывать почти поминутно, что да как. Во-первых, обхохочетесь, в первую очередь, над собой, неуклюжим клоуном на ступеньках этой прекрасной жизни. Смеяться над собой всегда чрезвычайно полезно – продлевает годы вам и дает повод вашим друзьям лишний раз убедиться, с каким шлимазлом они пожизненно связаны, а это придает им сил и терпения, когда они возятся с вами. Тоже важно для кармы.

Во-вторых, обхохочетесь над своими бестолковыми друзьями, с которыми вы тоже повязаны пожизненно, и как лягушонок из мультфильма «Лягушонок ищет папу» время от времени приговариваете голосом Рины Зеленой – «ну вот что бы, что бы ты делал, если б у тебя не было папы!!», и заботитесь о них с вдохновенной радостью.

В-третьих, внимание к деталям помогает обнаружить тысячу приятных, странных, благоуханных, чарующих, изысканных, болезненных, безвкусных, уродливых, красивейших мелочей, которые окружают вас каждый миг вашей всклокоченной жизни – и они будто пазл складываются в ее разноцветный мозаичный фон, который, по-видимому, и есть ее смысл.

***

Сверху, с высоты птичьего полета, видна земля, огромные поля со свежими зелеными всходами молодой пшеницы, прямо посредине этой картины – такая огромная круглая будто бы ватрушка, а при более внимательном рассмотрении – полосатая кошка, закрученная спиралью – и я сверху падаю прямо в центр этой кошки, стремительно лечу, осознавая и предвкушая, как упаду сейчас в эту мягчайшую кошку, в самую середину (у меня есть дома на комоде такая маленькая фарфоровая), и вокруг меня в самый миг падения вспыхнут на солнце волоски, сразу сделавшись  разноцветными в преломлении лучей. И я лечу и кричу: «Мааашаааа! Смааатриииии!!!». И в тот же момент просыпаюсь.

Солнце бьет через окно прямо в лицо, потому что суббота, уже поздно, а я только легла с его первыми лучами, даже еще раньше, чуть забрезжил рассвет, а потом заснула крепко.

Ах, нет, не хочу просыпаться. Сразу вспоминаю, что Дэвид умер, несколько дней назад увидела пропущенный звонок из Нью-Йорка, звонил его друг Эрик, я тотчас перезвонила, и с тех пор с этой мыслью встаю и засыпаю. «Алька, – он сказал, – Дэвид».

***

Когда был жив Дэвид, в четверг вечером дома меня всегда ждал ужин-гурме. Дэвид удивительно умел всегда подгадать точно к моему приходу. Пока я входила, сбрасывала туфли и плащ, он успевал налить мне вина, а мясо или рыба как раз «подходили» – через пятнадцать минут уже были на столе, прямо из печи, или из гриля, или со скороводы. Всегда я смеялась этому его умению точно рассчитать время, подходила, обнимала его сзади, пока он, облачившийся в фартук, еще совершал последние колдовские действия над плитой, и подглядывала через его плечо, но никогда не пыталась повторить. Кухня была царством Дэвида, я же была на ней даже не су-шефом, а «разнорабочим» – подай, принеси, прими, помой, почисть, нет, не так, вот так. Ну что ж, коли так, то пожалуйста, я не возражаю, сказала я самой себе в самом начале нашего знакомства. Статус кво был установлен раз и навсегда.

«Навсегда», которое казалось вечным, закончилось неожиданной смертью Дэвида в Нью-Йорке в декабре того года, который предшествовал пандемии вируса «ковид-19». О распространении неизвестного заболевания, пришедшего из Китая, стало известно в конце февраля – начале марта, Дэвид улетел в Нью-Йорк чуть раньше, в конце ноября, завершить большую сделку на строительство комплекса зданий в Нью-Джерси, должен был вернуться к Хануке, которую любил отмечать в Иерусалиме. Он звонил каждый день, сообщил, что, если успеет, еще слетает в Монтану покататься на лыжах. Там у его друга было шале в горах, дивное место.

Последние дни Дэвид начал покашливать во время наших разговоров по скайпу.

– Все равно полетишь? – забеспокоилась я, но не сильно.

– Да ерунда, пройдет. Конечно, полечу. Эрик ждет, звонил уже сто раз. Просил вина привезти, все равно придется багаж сдавать, я свои лыжи везу.

На следующий день Дэвид не позвонил в обычное время. Я перезвонила через час, но не дождалась ответа.

И через день тоже.

Вечером позвонил Эрик.

– Алька, – сказал он спокойным голосом. – Я уже сижу в самолете, лечу в Нью-Йорк. Дэвид в реанимации, вчера увезли, температура резко подскочила, двухстороннее воспаление легких. Сообщу тебе, когда буду на месте.

– Хорошо. Пиши, если не буду отвечать. – я тоже вроде говорила спокойно, но как будто слышала себя со стороны. – Сейчас поеду в аэропорт, буду пытаться улететь первым же рейсом.

Закончив разговор, минуту постояла молча, собираясь с мыслями, мысли заработали в сторону практическую – какой чемодан взять? Брать ли компьютер или только айпад? А красную помаду?  А какая погода в Нью-Йорке? Забыла спросить. Очень ли холодно? В 2000-м, на миллениум, был страшный мороз и снежные заносы, и наш с Дэвидом медовый месяц в Нью-Йорке.

***

Сверху, с высоты птичьего полета, видна земля, огромные поля со свежими зелеными всходами молодой пшеницы, прямо посредине этой картины – такая огромная круглая будто бы ватрушка, а при более внимательном рассмотрении – полосатая кошка, закрученная спиралью – и я сверху падаю прямо в центр этой кошки, стремительно лечу, осознавая и предвкушая, как упаду сейчас в эту мягчайшую кошку, в самую середину (у меня есть дома на комоде такая маленькая фарфоровая), и вокруг меня в самый миг падения вспыхнут на солнце волоски, сразу сделавшись  разноцветными в преломлении лучей. И я лечу и кричу: «Мааашаааа! Смааатриииии!!!».