Текст и фото – © LR
13 октября, в первую пятницу после трагедии, я была совершенно потрясена «Субботним столом» на площади у Музея искусств в Тель-Авиве. Это было открытием: не просто отчаянным жестом, но очевидным арт-проектом с ясным, полноценным высказыванием художника. Отсутствие людей за столом, тишина и особенная чистота, особенная белизна. Кричащая стерильность, пустота. После недели полного шока проект стал откровением.
А настоящий шквал граффити и плакатов, перформансов, живописных и графических работ был еще впереди, и сейчас он продолжается. Но масштабные инсталляции начались после «Субботнего стола». Так зафиксировала моя память, точнее, она начала что-то фиксировать: внутри исторического момента ощущение времени работает совсем по-другому.
От войны до войны
Те, кто хоть немного интересуется искусством, знают мемориал «Туфли на набережной Дуная» (2005), созданный в Будапеште в память о Холокосте. Общая картинка действительно знакома всем, и у нее есть авторы – режиссер Кен Тогай и скульптор Дьюла Пауэр. Архитектурное решение и история проекта хорошо прописаны.
Мемориал оказался настолько выразительным и лишенным пафоса, что сейчас любая выставленная обувь, в любом количестве, материале и т.д. ассоциируется у зрителя с Холокостом – неизбежно и независимо от идеи художника и контекста. Хрестоматийный образец арт-проекта о Холокосте.
Обобщение такого рода произошло и в Израиле: маленькие туфельки и кроссовки люди приносят в знак памяти. Так же, как стихийно и в самые разные места приносят свечи, игрушки, шарики. В оптике современного искусства интересен здесь один момент: общество усвоило (по крайней мере, визуально) и перешагнуло арт-концепции; люди участвуют в скорбных ритуалах без официальных венков и речей, и это почти уже фольклорная практика.
Но сейчас меня интересует другой полюс и другая аналогия – со сказками: есть народные, а есть авторские. О них и хочется поразмышлять. У израильских и международных акций, откликнувшихся на трагедию 7.10, тоже есть авторы. Художники, институции или общественные инициативы – авторы есть всегда. Пусть они редко указывают себя в сетевых публикациях, и даже не всегда их проекты имеют названия. Объяснить это можно остротой ситуации и масштабом национальной трагедии… Но по большому счету, уже этот факт, с моей точки зрения, служит знаком, предвестником специального, нового понятийного аппарата: преступление против человечества, которое совершается на наших глазах в 2023 году, пока не поддается определению. Общепринятая терминология устарела, происходит подмена множества понятий, а новые еще предстоит найти. Созданием нового словаря займутся философы, юристы, социологи и исследователи искусства. А пока хочется быть очень аккуратным с выбором определений и названий.
Еще один интересный факт, который мне кажется важным выделить даже в рамках быстрых заметок – создание художественных инсталляций не в галереях, а в открытых пространствах.
Наконец, кроме непосредственного содержания арт-практик, остается открытым вопрос о том, есть ли место художнику и чем занимается искусство во время войны? В конце концов, «Туфли на набережной Дуная» появились только в 2005 году, то есть для создания образа такой силы потребовалось несколько десятилетий.
С учетом медийных скоростей нашего времени, хотелось бы ответить: да, искусство востребовано. Но это не точно.
Холокост 2.0.
Почему инсталляции? Думаю, ответ на этот вопрос лежит в области принципиального отличия публичных инсталляций от традиционных медиа: это искусство напрямую обращается не к определенному зрителю, а к городской среде как таковой, ко всем городским сообществам. Оно вступает с вами в активное взаимодействие. Более того, побуждает к дальнейшим действиям. Инсталляцию видит не публика, ее воспринимает общество, опираясь на самый широкий социальный опыт. Художественная форма? Конечно! – мы же говорим об искусстве – но оценивают ее не любители и знатоки, а все «пользователи» публичного пространства. Понятно, что любое искусство (если это не ИИ) предполагает субъектность: оно создается автором и интерпретируется зрителем. Но в случае инсталляции его воздействие гораздо масштабнее, «размер имеет значение» и для визуального эффекта, и для осмысления проблемы. Художник всячески стремится обострить восприятие людей, включить все доступные ему стимулы.
Один из первых проектов, без преувеличения, глобальный – постер с фотографиями, который появился буквально в первые дни после 7.10. Его авторы DEDE и Nitzan Mintz, известные израильские стрит-художники, о последней тель-авивской выставке которых мы писали:
https://www.israelculture.info/glaz-eto-dver-v-galeree-zemack/
https://www.israelculture.info/mne-trudno-chitat-etot-gorod/
На момент террористической атаки они находились в резиденции в США, что не помешало отреагировать мгновенно. Почему нужно отметить эту работу среди инсталляций? Потому что постер превратился в самый массовый на сегодняшний день, международный элемент публичных проектов. Портреты заложников и погибших смотрят на нас со стен городских зданий, парковок, ограждений и скамеек, витрин магазинов, в концертном зале, аэропорту и салоне самолета, в университетских аудиториях. Перформеры проходят по городу с фотографиями в детских колясках (Лондон, Мельбурн 27 октября).
«Когда я держу в руках портрет именно этой женщины, вижу перед собой ее имя, мне кажется, я передаю ей свою удачу, силы, надежду – ведь я выжила в Холокосте, и у меня эта удача точно есть, – говорит участница акции в Нью-Йоркском еврейском музее. (Справедливости ради отмечу, что это пример не инсталляции, но тема и дата те же. Активизм и актуальное искусство работают по-разному, иногда между ними очень тонкая грань, но она существует)
Обычные парки и правительственные учреждения во всем мире безоговорочно приняли проект, но появилось и другое к нему отношение: портреты стали срывать, то есть они превратились в политический маркер. Оказалось, что сердца людей сжимаются не только от боли, но и от ненависти к евреям и Израилю. С точки зрения искусства, как бы снобистски это ни звучало, инсталляция вполне предусматривает такой поворот событий: она ведь живет в открытом пространстве, под солнцем и дождем, доступная не только друзьям, но и вандалам. Более того, новые политические теории наделяют искусство правом и возможностью создавать современность – не больше и не меньше, в этом смысле арт-практика и есть настоящая, ощущаемая реальность. Борьба за освобождение или борьба за право убивать.
«Давай, мама»
В режиме реального времени, когда мы находимся внутри экстраординарной ситуации, сложно все уточнить, назвать и обозначить. Но мне удалось побывать в Тель-Авиве, и поговорить прямо во время монтажа новых объектов с их авторами.
Сефи пишет на своих плакатах «Давай, мама», рассыпает кубики лего, выкладывает игрушки со связанными руками. Плакатов полтора десятка, они лежат полосой на тротуаре вдоль бульвар Шауль ха-Мэлах, прямо за углом Библиотеки Бейт-Ариэла. Сефи – профессиональный художник, живописец. Не отрываясь от работы, он говорит: «Не знаю, как это назвать, и не знаю, сколько всего плакатов в проекте. Да, вы можете указать мое имя, но пи-ар мне не нужен. Это мое мнение, я обращаюсь ко всем» Не попадались мне больше надписи на русском языке, но в числе других Сефи использует русский. Это было 8 ноября, а 26-го плакатов было 23, и они переместились на площадь перед Музеем искусств. Значит, Сефи продолжает работать.
Хила Галили – промышленный дизайнер. В этот же день 8 ноября она монтировала свой объект на этой же площади (название «Площадь похищенных» мне не кажется удачным. Быстрая реакция общества понятна, но надеюсь, название будет переосмыслено). Как потом оказалось, этот объект был первым. Почему мне кажется важным фиксировать даты? Хила поясняет: «Я участвовала во всех протестных акциях, начиная с весны этого года. Сейчас я тоже хочу высказать свое отношение к происходящему, и это не важно, что я дизайнер. Для этого мне не нужны галереи и чьи бы то ни было разрешения» 26 ноября я застала уже развернутую инсталляцию Хила Галили (без указания авторства): четыре объекта по периметру и пятый – сломанные качели, опять белоснежные – в центре. Чуть позже я вернусь к работам крупнейшего художника современности Кристиана Болтански, но здесь нельзя не отметить реплику «алтарей» Болтански: Хила ограждает приватные детские места как места травмы (не будем множить ассоциации, чтобы не ограничивать зрителя/читателя)
Еще один важный вопрос – о согласованиях и т.д. Во-первых, известен опыт недемократичных стран, где они необходимы, а во-вторых, одно из утверждений в современной урбанистике звучит как «Это наш город!». Идея, в частности, объясняет желание/возможность петь и танцевать публично во время тяжелых кризисов, репрессий и т.д. Из моих наблюдений: выглядит это шокирующе. Но впечатления, конечно, могут быть разными.
Так или иначе, художники хотят дестабилизировать и конкретного зрителя, и городской социально-культурный ландшафт.
Вернемся к «Субботнему столу»: у него уже есть своя история. Появилось вино для кидуша, желтые ленты с цветами. В разных странах стол рождается заново – без хал, и это уже не про шаббат; Беверли Хилс, Брюссель, Сидней, Вашингтон, Рим, Париж… Или вдоль стола появляются высокие детские стульчики и фартучки для малышей. В Тель-Авиве им положили зимние шапочки. Нет названий этому пространству.
Еще один проект, который тоже находится в развитии (кураторы Катя Финкельштейн и Даша Ильяшенко, продюсер Артур Кир) – Artists Stands With Israel. Это световые инсталляции, начавшиеся 17 октября, – на сегодняшний день получено почти 400 заявок из 20 стран. Проект, мягко говоря, не из легких. Художники присылают свои работы для демонстрации в Израиле и других странах мира. Географически это Тель-Авив, Иерусалим, Рамат-Ган, Бат-Ям, Ашкелон, Хайфа, Хадера, Рига, Тбилиси, итальянская резиденция для художников Stone Oven House. Кураторы отсматривают все заявки, организуют график и возможности для проекции. Во вторник, четверг и субботу с 20.00 волонтер-участник проекта проецирует на городскую стену изображение. Зрители собираются по информации в соцсетях, кто-то гуляет и случайно оказывается неподалеку. По словам куратора Кати Финкельштейн, “важно, что солидарная акция художников происходит несмотря на самые разные заявления в их странах и в среде с традиционно левой идеологией. Тем не менее, художники поддерживают Израиль, их реакция эмоциональна, показывает состояние людей. Авторы работают в разных медиа, это тоже очень интересный опыт. Например, скетч, акварель или живопись небольшого формата на стене выглядит огромной, плюс изображение зависит от поверхности стены, от конкретного пространства – и произведение искусства становится другим. В проекции оно буквально новое. Помимо хэштэга с названием проекта, мы вписываем имена (ники) авторов (так технически удобно найти их в инстаграмм), города и названия. Показы длятся около часа, но со временем из проекций выросли экспозиции “Когда каждая выставка становится мемориалом”. У нас есть стабильные локации SVIVA art space и KakdelArt, где можно провести кураторские экскурсии, и показать все не только в дигитальном формате, но и в реальных выставочных залах. И совершенно особую проекцию мы сделали на парковке фестиваля NOVA, сняли там документальный материал… Таким образом, и публичные пространства доступны, и социальные медиа – в этом тоже наше своеобразие. Конечно, сейчас все очень непросто, но проект живой, он развивается как растение, расширяется, подключаются новые люди, есть интерес нескольких галерей, кибуцев, других институций»
Тревожные пространства
Еще одна важная тема – локации, которые выбрали для инсталляций художники. В теории искусства инсталляции (Клэр Бишоп) есть разделение их на несколько видов. И не то, чтобы в израильских проектах 7.10 авторы напряженно об этом думали. Но выбрали безошибочно. Практика всегда обгоняет теорию, тем более, сейчас. Сайт-обусловленность, сайт-доминирование, сайт-согласованность… Ближе всего мы оказались к time-specific art, но и site-specific, конечно, тоже. Общая идея состоит в том, чтобы работать в определенное время с определенным пространством и получать его отклик. Можно, понятно, не работать и создавать проект в мастерской, чтобы потом в любое время перенести его неизменным в любое место. Но в нашем случае резонанс во времени и пространстве запланирован и очевиден. Исходя из того, что инсталляциями часто занимаются общественные инициативы (родственников погибших и заложников), можно предположить, что их интересуют места, близкие к правительственным и муниципальным структурам. Но не только.
Театр Габима (Тель-Авив), точнее, площадь перед ним, изначально создавалась для общественных акций. В частности, три небольшие сцены прямо предназначены для дискуссий, музыкальных выступлений и т.д. Сейчас для инсталляции о заложниках в Газе их оказалось недостаточно: кровати со всем, что обычно находится рядом, заняли всю площадь. Огромная немая сцена, которая так хорошо прочитывается рядом с театром. Пустые семейные спальни, вынесенные на площадь. Майдан, агора, арена.
На площади Сафра в Иерусалиме тот же сюжет появился предположительно 30 октября. Напротив мэрии (и по инициативе мэрии) и комплекса старинных зданий кроватей 239 в честь заложников.
Проект на иерусалимской площади Арены мира получил название «Огни надежды»: 26 октября известны были имена 224 похищенных. Рядом с каждым именем установлена лампа, свет которой направлен в небо и достигает 300 метров. Инсталляции Кристиана Болтански, наверное, не так широко известны, как «Туфли на набережной Дуная», но в 2018 году в Музее Израиля в Иерусалиме состоялась его большая ретроспектива «Время жизни». В частности, масштабная световая композиция и фотографии погибших французских евреев. Прямое посвящение памяти Холокоста, очень близкое по композиции, и эту отсылку к всемирно признанному художнику не сделать нельзя.
А напротив Музея искусств в Тель-Авиве 19 октября зафиксировано 203 имени – их число постоянно и до сих пор уточняется, не все тела погибших идентифицированы, каждая жизнь как будто лежит на весах… То ли знаем мы о ней, то ли нет. (Повторюсь, все это сейчас запредельно для понимания, и никакое название Площади не точно по сути, по значимости). Здесь инсталляция оказалась в центре повторяющихся событий: это постоянное совершение поддержки семей, совершение сострадания, единения народа. Все сакральные смыслы универсального «стола», все израильские традиции семейных и дружеских застолий… Объединяющий стол оглушителен отсутствием людей, он пуст и полон одновременно, и тут, кстати, все молчат или говорят тихо. Чуть в стороне уже и поют иногда, и спорят, а у стола тихо. Особую энергию этой площади физически ощущаешь сразу при подходе, и думаю, телесная реакция каждого человека будет субъективна (например, «сгусток холода посреди жаркого дня», «я чувствую сосредоточенность»). Но надеюсь, система координат и точные слова еще будут найдены.
Интересно, что исторически и Габима, и Музей искусств связаны с идеями независимости Государства Израиль; их создание, первые и последующие события в хронологии можно рассматривать из сегодняшней перспективы. Буквально по шагам, по персоналиям. Колоссальный культурный потенциал каждой институции логически приводит к тому, что мы видим рядом с ними сегодня, и все это тоже вписывается в одну из теорий современного искусства. Так называемый «музей вне себя» (Калум Сторри, а ранее сюрреалисты) «должен быть продолжением улицы», «улица вливается в музей», и наоборот, он сам выходит в город и вбирает в себя город. Не только музей, но и театр. Эти отношения – не конкуренция развлечений, это свободный доступ и общение, обмен идеями и тем, что мы называем «коллекциями». Подспудно это понимание существует, хотя не формулируется широко, а сейчас ощущается буквально на физическом уровне: как можно жить внутри беспрецедентного для страны события, как можно быть солидарным, как художник подсказывает и складывает образ настоящего и будущего.
Аудиториум (концертный зал, Хайфа), Университет (Тель-Авив). Огромный лекционный зал как будто бы полон студентов. Но людей нет, они убиты. В концертном зале есть только портреты погибших в креслах. (19 октября). Отметим, что в средневековой Европе университеты основывались и существовали в центре городов. Корпуса вне города появились, когда студенческие волнения, протесты и т.д. стали слишком заметными, и управленческие структуры – самые разные – пришли к идее отодвинуть их куда-то подальше. Особенно ясно это видно на примере Сорбонны, которую «Париж разбросал по отдаленным пригородам после «Красного мая» 1968 года» «Американский и азиатский тип университета в изолированном кампусе» тоже развиваются за городской чертой (Григорий Ревзин). Впрочем, что есть центр и не центр – сегодня дискуссионные понятия в урбанистике, разные страны и Израиль в их числе очень по-разному рассматривают эти проблемы. Арт-инсталляция в Университете и протестная/солидарная демонстрация в Университете – это где? Что там происходит? Тема, конечно, для отдельного исследования.
Немного о лексиконе
Возвращаясь к вопросу о современном искусстве в наши военные дни. Теория видит в самом словосочетании противоречие: или художник создает искусство (конвенциональное, с определенным положением в истории), или он ищет современное. С чем же мы имеем дело сейчас? В основном, акцент делается на современность.
«Современность – это свидание, на которое ты всегда опаздываешь, но которое не можешь пропустить» – красивый тезис принадлежит выдающемуся итальянскому философу Джорджо Агамбену. По сути, современное нельзя прописать раз и навсегда, оно каждый раз определяет и определяется ситуацией, конкретными идеями. То есть современное (с 1990-х до 2010-х годов) – это… экологическое, гендерное, политическое, утопическое и т.д.
Но пришла очередь относительно нового (постковидного) термина – «постсовременное искусство».
О чем мы думаем и говорим после 7.10, и как художники конструируют современность? В арт-инсталляциях (а постепенно и галереи открылись) авторы предлагают, а зритель считывает высказывание о времени – с войной и миром, с цивилизацией и варварством. По форме высказывание острое, однозначное, хотя подчас и метафоричное. Что «современно» для практики художника? Солидарность, транс/локальность, устойчивые сообщества, постоянное воспроизводство отношений вместо «фасада» высокого «искусства».
Отметим: картину будущего художник видит не в материале и «красоте», а как проблематику. При том, что в каждой точке современности есть соединение прошлого, настоящего и будущего; идеи о линейном развитии истории тоже остались позади.
Поразмышлять, поискать ответы на эти вопросы можно в израильских общественных пространствах, а будущее уже здесь. Наверное, общество опаздывает на свидание, но и хорошие авторы обычно не торопятся. Всем нужно подумать.
Leave a Reply
Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.
