Tel Aviv Global

«Венесуэла» – крик в ночи, танец на рассвете. На сей раз – и на большой сцене

By Masha Hinich

Posted on 24.08.2017

15 и 16 сентября в Тель-Авивском Центре сценических искусств ( а также 10, 11, 12 и 13 ноября в Центре “Сузан Далаль” в Тель-Авиве) пройдут представления нового балета ансамбля «Бат–Шева» в хореографии его художественного руководителя Охада Нагарина – «Венесуэла». Редкий случай увидеть этот новый удивительный «двойной» спектакль не только в привычном камерном зале «Сузан Далаль», но и на большой сцене Тель-Авивской Оперы.

Музыка – это рамка, обрамляющая движение. Сам танец от нее не зависит, но музыка может поменять общую картину восприятия, придать другой смысл, изменить оттенок, сдвинуть акценты. Как-то в интервью Охад Нагарин сказал мне, что настоящий танцовщик может танцевать без музыки, в полной тишине. В наушниках, или под стук метронома. Воздух и пространство важнее звука. Но Нагарин не был бы сам собой, если бы постоянно не шел на эксперименты – с воздухом, пространством и с музыкой. Он часто говорит, что покупает огромное количество дисков – без разбора, выбирая их по понравившейся картинке на конверте и потому много слушает и слышит, и умеет найти самые неожиданные мелодии: от псалмов – до крутого рэпа, от григорианских напевов – до электроники. И всё – всё интересно! «Венесуэла» – его новая работа для ансамбля «Бат-Шевы» и как всегда, как всегда, как всегда – постоянный напев-мантра – неожиданна! И как ее описать, кроме как словом неожиданно – непонятно, хотя, казалось бы, я видела у «Бат-Шевы» всё. И все равно – неожиданно, здорово и до слёз. Не потому, что сентиментально, не потому что печально, а потому что прекрасно.

Хотя есть в «Венесуэле» и печаль, и слезы и надрыв, есть сила и слабость, повиновение и подчинения, сластолюбие и нежность, смелость и уход. Есть немного танго, немного сальсы. Есть кентавры (хотя может это экзотические принцессы, дочери махараджи, медленно покачиваются на слонах под индийскую сахарную музыку Болливуда), жертвы, хозяева и слуги. Есть барочные бальные туфли и черные костюмы современной готики, платья, напоминающие те, что были в давней работе Нагарина – «Максе». И есть – повторю-повторю-повторю – утонченная изысканная и высчитанная красота движения, острой бритвой по лекалу выточенного движения. Такого, от которого больно, от которого замираешь и которое вызывает желание танцевать.

А почему «Венесуэла» – так это и не суть важно. Не ищите ответа во флагах, появляющихся в руках танцовщиков в одном из отрывков второй части. Венесуэльского флага там нет. А есть флаги выдуманные, придуманные, составленные из цветов палестинского флага. Зачем? – а чтобы похулиганить, эпатаж на сцене не вредит, социальная критика присуща всем, и нельзя же быть все время чересчур серьезным или барочно-утонченным. «Я считаю, что сжечь флаг на сцене в спектакле можно» – говорит Нагарин, иронизирую по поводу политических аллюзий и диспутов, но не делает этого и даже не намекает на возможность такого действия в «Венесуэле». Его танцовщики отчаянно хлещут флагами сцену, затем укрывают ими павшего – как саваном, а затем флаги исчезают. Символы проходящи, как и тень, как движение, как дуновение воздуха.

Две части по 40 минут. Две группы танцовщиков. Два диалога между движением и музыкой. Хореография второй части – практически слепок с первой, мелкие различия, другая музыка, текст произносится иначе, blackout на полминуты, и возникает иная рама и потому иное зрелище – от завязки, через 10 частей и до финала. Движение и номера идентичны, но музыка давит на них и распределяет тени и фигуры по-своему, легкость перетекает в тяжесть, скульптурные позы в полёт, рэпперский речитатив – в яростный крик боли, и затем – в средневековую мелодию, подчеркивающую синхронность ансамбля и индивидуальность его танцовщиков, марширующих в марше, прильнувших в танго, фланирующих в сальсе, парящих в бесконечной мозаике мгновенных, глазу не поймать смене сцен, поз, сочетаний. Это мгновенное распределение фигур по сцене и столь же мгновенный разгон, их соединение, когда в мимолетности танца их бросает к друг другу все еще не разгаданная тайна хореографии Нагарина, мелкие детали которой – как блестки на парусе. Этот парус шумит в воздухе, в полумраке, недостижим, и мы под ним двигаемся, плывем в новой эстетике. Плывем в Венесуэлу, от отстраненности к причастности, от борьбы к смирению, каждый по-своему интерпретируя, чувствуя и понимая двойной повтор хореографии и сцен и смену музыки. Плывем, продолжаем путешествие, но, скорее, начинаем новое вместе с танцорами из мира музыки мягкой, тихой, вкрадчивой и медленной в мир музыки, вонзающийся в жилы, в мир, содрогающийся от рыданий, но смиряющийся, в конце концов. Всё уходит, остается пустая страница и всё начинается сначала в бесконечных возможностях выбора.