Верхнее фото – © Марина Панфилович
Намеченная на вторую половину декабря встреча с Владимиром Васильевым в рамках проекта “Линия жизни” в Тель-Авиве не состоится. Бывает, что обстоятельства сильнее наших желаний. Журналистка Ася Чачко успела взять у Владимира Васильева интервью, которое мы решили опубликовать. Ведь узнать, что говорит о балете такой мэтр, как Васильев – это супер-интересно.
Владимир Васильев, знаменитый танцовщик и хореограф, обладатель многочисленных орденов и премий, в прошлом руководитель Большого Театра, создатель мастерской современной хореографии и балетной школы в Бразилии рассказывает о своей работе в Большом, о том, почему в свое время не сбежал как другие артисты из СССР и объяснил, что позволило русскому балету прославиться на весь мир.
– Русский балет — это «бренд», известный во всем мире. Что позволило ему подняться на такую высоту и что отличает русскую балетную школу от других мировых школ?
ВАСИЛЬЕВ – Я против использования этого названия «бренд» по отношению к любому виду творчества. К сожалению, в сегодняшнем мире всеобщая коммерциализация всего и вся, и даже духовных и культурных ценностей имеет тенденцию повесить ярлык или даже ценник на то, что нематериально, неосязаемо, а подчас и бесценно.
Русский балет – это гармоничное соединение мировой истории танцевального искусства с национальными традициями, обогащенными достижениями русского народного творчества, музыки и драмы. На протяжении более двухсот лет русская школа танца вбирала в себя все лучшее, что было создано и найдено в мировом театральном и танцевальном искусстве и что наиболее соответствовало его национальному пониманию. Исторически так сложилось, что русская школа классического балета – это не только школа правильных классических движений и позиций, это еще и широкий кругозор знаний, связанных с танцем: музыка, игра на музыкальных инструментах, литература, история танца, народный и исторический танец, драматическое мастерство. Наши великие педагоги всегда требовали от своих учеников осмысленности танца. Вопросы «зачем» и «почему» артист вышел на сцену, что хотел сказать своим пластическим перевоплощением зрителю – нас учили задавать себе в каждом спектакле, в каждой нашей роли и даже движении. Может быть, поэтому русский балет, во многом, всегда отличала драматическая и эмоциональная наполненность танца. Во всяком случае, у всех его лучших представителей. Не движение ради движения, а движение – ради создания образа. В последние десятилетия благодаря работе наших педагогов по всему миру и, во многом, благодаря интернету, наши достижения в области обучения искусству балета стали всеобщим достоянием. Я рад этому. И главным примером стала для меня школа балета Большого тетра в Бразилии, работающая по русской методике обучения. Ее замечательные выпускники – яркое тому доказательство.
– Когда вы работали в постановках у иностранных звездных хореографов, как вы ощущали разницу подходов?
ВАСИЛЬЕВ –Если не вдаваться в обсуждение чисто профессиональных деталей, можно сказать, что несмотря на индивидуальность каждого большого мастера, есть нечто общее, что их объединяет и что мне очень близко в творчестве вообще – работа не только над хореографическом текстом, но и над образом во всех его тончайших нюансах и полутонах, чтобы создать богатую палитру всего произведения.
– Среди прочих великих мастеров, вы работали с Франко Дзеффирелли. Расскажите, как это было?
ВАСИЛЬЕВ – Франко Дзеффирелли для меня, как, наверное, и для большинства любителей музыкального театра и кино, – величайший Мастер и художник, всю жизнь создававший и воспевавший Красоту. Каждое его творение – гимн Красоте. Как яркий продолжатель традиций великих своих соотечественников он показал пример того, каким может быть музыкальный спектакль в театре и в кино. С самого нашего знакомства на съемках его знаменитого фильма-оперы «Травиата», куда он пригласил нас с Катей Максимовой, мы сразу подружились и пронесли эти дружеские отношения через всю жизнь. А познакомила нас наша подруга – леди Мэри Сент-Джаст, урожденная Оболенская, знакомая и с Лукино Висконти, и с Франко Дзеффирели, и с Тенесси Уильямсом. Тогда Франко спросил ее – любительницу балета, какая самая лучшая балетная пара в мире, и она назвала нас и дала наш номер телефона. Это было в середине 80-х. И уже после мы много работали вместе: он приглашал меня ставить хореографию в его постановки оперы «Аида» на Арене ди Верона, в театрах Ла Скала, Массимо, Римской опере, в которой мы также сотрудничали и в его «Травиате».
– Что сегодня происходит с балетом? Куда он движется, какие вы видите тренды в развитии современного балета?
ВАСИЛЬЕВ –Балет сегодня живет, и как любой живой организм он многообразен в своих проявлениях. Я люблю все талантливое, в какой бы форме оно не проявлялось. Но мне не нравится, когда малопрофессиональное выдается за оригинальность и индивидуальную особенность, которую зачастую возносят на пьедестал. Я за разделение профессионального и любительского, ведь иначе критерии искусства размываются, и зрителю навязывают представление о том, что «так» каждый может, не вложив особого труда и времени, не получив нужного объема знаний и навыков. Это особенно заметно в классическом искусстве. Современный танец мне очень интересен там, где я вижу не просто и не только упражнения или игру в хореографические движения – хотя, наверное, на время и это может иметь место, как эксперимент и поиск нового. Но мне, как человеку, впитавшему традиции русского театра, о которых я говорил, важно понять, что мне хочет сказать своим творением хореограф или исполнитель. Бессмыслица меня не трогает. Даже в бессюжетном балете или миниатюре можно создать и показать историю, что-то сказать зрителю. И сделать так, чтобы зритель при этом тебя понял. Вот еще и поэтому, и чтобы дать возможность хореографам проявить себя в режиссуре и в осмыслении того, что они создают на сцене, семь лет назад я создал свою Мастерскую современной хореографии. В разных городах и театрах России мы сделали уже 5 спектаклей современной хореографии по произведениям А.Платонова, В.Астафьева, Н.Гоголя, В.Шукшина, Л.Толстого. Я знаю немало талантливых современных хореографов у нас в России и в ближних к нам странах – в Белоруссии, на Украине. Я верю, что их будет появляться все больше. Главное – не копировать кого-то, даже самого известного, и не забывать свои корни, свою историю, когда идешь вперед.
-Ваша история ассоциируется с Большим театром, поэтому хотелось бы вас расспросить немного о нем. Большой театр, как важнейших национальный символ, тесно связан с властью и находится в каком-то смысле под ее давлением. Помогает ли это высокое положение развитию или напротив сковывает и обременяет?
ВАСИЛЬЕВ –Большой театр – действительно главный театр России, ее национальный символ. И поэтому на нем, на том, что и как он делает, лежит огромная ответственность быть таким символом духовной культуры огромной страны с великой историей. Поэтому наш театр всегда под пристальным вниманием критики, публики, ну и конечно, власти, которой важно видеть этот символ красивым, сильным и процветающим и внешне и внутри. Для руководителя эта ответственность – непомерная, но если ты хорошо знаешь и любишь свой театр, то и хорошо понимаешь, как он должен жить и развиваться. Это – прерогатива самого руководства театра. Я был главным руководителем Большого театра в течение пяти лет в непростые для нашей страны годы середины 90-х. Но уже и в те годы никакого давления со стороны власти во всем, что касается творческой и репертуарной политики я никогда не испытывал. Хотелось бы, чтобы сейчас это было также – хотя, мне трудно судить извне.
– Сейчас, спустя почти два десятка лет после вашего увольнения из Большого Театра, как вы смотрите на эту институцию? Каково это управлять такой огромной компанией творческих людей, при этом будучи под постоянным и очень пристальным вниманием власти, прессы, российской и мировой общественности? Что вы вынесли для себя из этого опыта?
ВАСИЛЬЕВ – Я по-прежнему люблю свой театр и считаю его самым лучшим в мире. Знаю, что управлять этой махиной – архисложно, ведь это – совсем не компания единомышленников. Зачастую наоборот. Но нужно делать то, что считаешь нужным без оглядки на прессу – в конце концов, все решает зритель и время. Кстати, я не был уволен из театра, все было сделано гораздо сложнее – моя должность была упразднена. А обо мне речи вообще не было в указе. Но, это случается. Я твердо знаю одно: я служил своему театру, когда был ему нужен, и отдал ему все, что мог и что во мне было. Я многое сделал за те пять лет и многим могу гордиться. И люди, встречая меня, чаще всего благодарят и вспоминают то время с радостью. Поэтому, несмотря ни на что, я ни о чем не жалею.
– Известны истории великих танцовщиков и балерунов, покинувших СССР и ставших звездами на Западе. Были ли у вас желания, возможности, мысли о том, чтобы бежать из страны, как ваши коллеги?
ВАСИЛЬЕВ– Много раз нас и приглашали и спрашивали, почему мы не уехали из страны, как Нуриев, например. Ведь мы были вдвоем сложившейся известной парой, и перед нами были бы открыты многие театры и возможности. Наверное, там нас ждали комфорт, деньги, привилегии. Но вот желания ни у меня, ни у Кати никогда не возникало. В этом мы всегда были едины. В России – наша жизнь, наши друзья и близкие, наша культура, язык, все – родное. Каждый год всю свою жизнь свой отпуск мы неизменно приезжали в Костромскую глубинку побыть наедине с неброской, но такой любимой природой, порисовать на пленере, пообщаться с самыми близкими и дорогими друзьями. За деньгами мы никогда не гнались: нам хватало того, что у нас было. А кроме того, нас никогда не загоняли в угол и разрешали ездить на гастроли. Каким-то образом там «наверху» знали, что нас не интересует побег за границу. Так что мы много ездили по миру, и хотя получали суточные вместо гонораров, которые сдавали государству, творчески мы всегда жили очень наполненной и интересной жизнью. Даже тогда, когда нас – всех народных – «ушли» из театра в конце 80-х, мы стали работать и ездить еще больше. А это для артиста – самое важное.
Русский балет ассоциируется со многими клише и мифами — с одной стороны, о невероятном таланте российских учителей и исполнителей, с другой стороны — о муштре, строгости и даже жестокости со стороны преподавателей, необходимых чтобы воспитать профессионалов такой высоты. Что из этих мифов имеет под собой основания, а что чушь? Какие еще мифы о русском балете можно развенчать или подтвердить?
ВАСИЛЬЕВ –Когда я слушаю такие рассказы, у меня иногда создается впечатление, что, видимо, я жил в какой-то другой стране, учился в другой школе, и работал в другом театре. Жестокости со стороны своих учителей я никогда не видел, а строгость и, как вы выражаетесь, «муштра» (хотя я бы назвал это просто дисциплиной) – залог профессиональных навыков, необходимых для профессионального роста исполнителя. Балет – тяжелая и постоянная работа, связанная с физикой нашего тела, и без дисциплины, даже своего рода жертвенности, высоких результатов вряд ли можно достичь.
Что касается иных мифов – я слышу о них постоянно на ТВ, читаю в журналах и газетах, вижу в кино про балет. Ну, видимо, людям нравятся сказки и фантазии про тайный мир закулисья.
– Во многих интервью вы говорите о русской взыскательности и к самому себе, о том, что многие гении российской культуры были вечно собой не довольны, всегда стремились к лучшему. Откуда эта национальная черта? И не делает ли она нас продуктивным, но вечно неудовлетворенным народом?
ВАСИЛЬЕВ –Почему только российской культуры? Для меня это- не национальная черта.Это касается любого Художника-творца в широком понимании. Если он начинает думать, что уже состоялся и создал нечто совершенное, чем может быть полностью удовлетворен, то перестает быть творцом в высоком смысле. Только неудовлетворенность толкает мастера стремиться к недостижимому идеалу, к совершенству. Ему все время кажется, что он мог бы сделать это еще лучше. И так бесконечно.Процесс создания – вот, чем постоянно живет творец. Он создает свои произведения, потому что не может не делать этого. Это как воздух, как глоток воды для жаждущего – это смысл его бытия.
Интервью взяла Ася Чачко. Все фотографии предоставлены Мариной Панфилович