Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Текст и фото: Альма Колль

Как Венечка Ерофеев стремился к Красной Площади, так я, приехав в Израиль, еще не успев распаковать свои репатриантские чемоданы, всей душой устремилась за границу, в которой никогда прежде не была, ни разу не выехав за свою 25-летнюю жизнь из Советского то бишь Союза.

В СССР-ре дистанции были огромного размера, а клаустрофобии не было вообще. Можно было в пятницу после работы сесть в автобус, доехать до местного аэропорта, купить билет на самолет – 14 рублей до Москвы, 17 рублей до Питера, и взлететь, чтобы вернуться на работу в понедельник утром. И когда утром шагаешь с коллегами по коридору в конференц-зал, а тебя вдруг останавливает директор студии ироничным вопросом: «А что это у тебя, девица, так глаза горят, а?», ты ему без запинки отвечаешь: «Московским блеском, Геннадий Александрович. Я в Москву слетала на выходные». И он такой в изумлении.

Но вот.

В Израиле же, где все постоянно куда-то летят и откуда-то возвращаются, мы оказались в первый год плененные обидным «лессе-пассе» вместо международного паспорта, да и лететь было непонятно куда, глаза разбегаются. Это уже потом, лет через десять, выполнив весь «маст»-лист из европейских столиц, стала выбирать, а тогда – ах, только возьмите меня туда, в это прекрасное такое (а оказавшись впервые в Германии – она волею судьбы была включена в маршрут первого моего заграничного путешествия – обнаружила, что замки немецких королей есть уменьшенная копия Петродворца или Павловска, хотя понятно, что наоборот, Павловск и Петродворец есть с российским размахом увеличенные копии европейских).

Странная ситуация несвободы на самом деле существовала по большей части в моей голове, и ее можно было при желании преодолеть, только я не знала как.

И, когда толстая красавица Катя из ульпана в первый же месяц новой жизни купила себе в бутике в центре города два дорогих прекрасных платья, у меня сжалось сердце от зависти, никогда мне не ведомой. Да и на этот раз то была не зависть – завидовала я не новому платью, а Катиной свободе, мне недоступной. И я понимала, что свобода в голове у Кати, моя же собственная свобода была в душе и сердце, безграничная, как море, но я о ней тоже не слишком много понимала,  как мы не замечаем стука собственного сердца.

К тому же свобода в голове и в сердце это две разные свободы. Та, что в голове, помогает нам становиться богатыми, а та, что в сердце – счастливыми. Об этом знала умная и красивая Катя, но не знала я.

Желание полететь за границу было неотступным и мучительным. Но вместе с тем, как в железных тисках я терзалась от самой собой поставленного условия, необходимого для его исполнения. Я ни за что не хотела впервые полететь за границу в составе туристической группы, ну вот просто ни за какие коврижки. Попутчика у меня в ту пору не было, а одной лететь?! Об этом даже думать было страшно провинциальной Альме!

Так что как манны небесной, как алых парусов, как соловей лета, нет, все не то, я ждала попутчика, и, как только он возник, «наш Мишаня»( под таким ником он потом прочно вошел в нашу жизнь на несколько лет), так я сразу и «поставила» на него, он должен был выполнить эту главную на тот момент задачу – быть моим попутчиком в великом и первейшем путешествии за границу. И он им стал, и даже сам придумал и спланировал маршрут – Австрия, Германия, Швейцария, и в конце три дня на горнолыжном курорте Китцбюэль (где, как позже я узнала, принцесса Диана любила кататься на лыжах со своими сыновьями). При том, что на горных лыжах я ни разу в жизни до того не стояла. Но это отдельный рассказ.

Поздно ночью 30 марта, в канун моего дня рождения, мы оказались в Вене, за окном шел снег, которого я не видела со времени иерусалимского трехдневного снегопада зимы 92-го года, крупные хлопья таяли на асфальте. А мы просто упали на кровать в пансионе в самом центре Вены, чтобы утром встать к завтраку вместе с другими постояльцами и поздороваться с хозяйкой пансиона, фрау Мартой,  которая разливала горячий только что сваренный кофе в чашечки, а за окном снова шел легкий снег.

От этой поездки остался только толстенный альбом фотографий, которые я пересмотрела сегодня, и выбросила почти все, штук двести, выцветших, нечетких, размытых, и удивительным образом ничем, ну просто ничем не напоминающих об этом великом наипервейшем путешествии.

Только одна фотография напомнила, как мы ехали вдоль швейцарских озер, дивной красоты, снимать которые смысла имело чуть, если вообще, но из окон нашей машины, открытых настежь, громко пел любимый мною и по сей день музыкант Леонид Агутин.

Вот оно, это фото.

Больше потом я не останавливалась ни на день, ни на минуту – «свобода путешествовать», как оказалось, существует и в голове, и в сердце одновременно, действует она как коробка передач в автомобиле: то ты путешествуешь, перемещаешься по миру, летишь, плывешь, едешь куда-то. Но когда нет, то лежишь на диване у себя дома, и все равно путешествуешь, переключившись на другую передачу, но только уже летишь, летишь, летишь, закрыв глаза, и снова летишь, летишь, летишь.