Заметки по четвергам. Соотношение текст-линия.
Текст — Лена Лагутина. Иллюстрация — Юлия Стоцкая.
Когда Анат, соседка с третьего этажа, переезжала, она мне и Аллочке, другой соседке, отрезала по маленькому отростку старого великана-кактуса со своего балкона, такие мохнатые крошечные кругляшки. Аллочка, как более хозяйственная, взяла их оба себе, сказав: “на проросm – пророщу и тебе дам, потому что ты неорганизованная в смысле хозяйства и часто в разъездах”, а я и не возражала.
И вскоре Аллочка принесла мой, высаженный в пластиковый квадратный стаканчик, уже подросший, накрепко вцепившийся в комок земли.
Никто не ожидал, что Анат переедет – наш дом маленький, один подъезд, шесть квартир, и соседи живут в нем всю жизнь, привыкнув к странностям друг друга, как родственники. Это нетипично для Израиля, где все постоянно переезжают, меняют квартиру с меньшей на большую, в районе получше,
потом на дом, в деревне, или у моря,
потом на дом поменьше, поближе к городу – когда дети вырастают и уходят из дому,
потом на дом престарелых, поближе к детям.
Казалось, только наш дом, обнесенный садом, как оболочкой отделившим его от всего другого мира, не знал перемещений и переездов. Но тут у Анат один за другим умерли старенькие родители, оставив ей большую квартиру в Тель-Авиве, и она, много раз повторявшая, что никуда отсюда никогда не уедет, не устояла перед соблазном и купила-таки квартиру в роскошном доме, строящемся неподалеку от нашего, но с видом на Старый город, а что еще нужно в Иерусалиме, как не этот вид?
Анат из семьи “йеким” – так у нас называют выходцев из Германии. Мама была намного моложе отца. Он ее всю жизнь беззаветно любил, а она ему это позволяла. Мама ее пережила концлагерь, и, когда попала одна после войны в Израиль, никогда об этом ничего никому не рассказывала, во всяком случае, детям. Только было известно, что уже здесь, в Тель-Авиве, она несколько раз пыталась покончить жизнь самоубийством, и всякий раз какая-то случайность ее спасала. Последней такой случайностью был отец Анат, оказавшийся рядом вовремя. Мама Анат так и унесла с собой все свои страшные тайны. До конца своих долгих дней она ездила по Тель-Авиву на велосипеде, плавала в бассейне, и бесконечно читала. Мама Анат говорила: “Брак это ужасная вещь, но ничего лучше человечество не придумало”. Отец же Анат не оставлял ее никогда с того вечера, когда оказался рядом, чтобы спасти от самоубийства, и до последнего дня – она ушла ненамного, но все же раньше него. Он до конца не мог поверить, как же это он ее не уберег, и как она несправедливо поступила, оставив его одного.
Все это Анат рассказывала мне, когда мы сидели у нее на балконе, на самом высоком, третьем этаже нашего дома, и смотрели, как садится солнце. У нее с балкона тоже открывался прекрасный вид на Иерусалим, но не на Старый город, а на новый, и на закат. Закат же над Иерусалимом наблюдать можно только в молчании. Видно, потому я и запомнила ее рассказ – с моей плохой памятью так мало событий, историй и деталей удерживается у меня в голове, что я потом лишь горько об этом сетую. Но тут она рассказала, а потом мы долго молчали, глядя на закат, и прихлебывали травяной чай из маленьких чашек немецкого фарфора ее родителей. Хотя тут маленькие чашки не в чести, все пьют из огромных керамических кружек, даже утренний капучино. И рассказанная Анат история запечаталась в памяти, таких историй тут – почти в каждом доме.
Вскоре Анат переехала. Забрала с собой в новую квартиру десятки горшков, которыми были заставлены все ее балконы в квартире старой. У нас у всех, соседей, в каждой комнате по балкону, и мы все держим на них множество горшков, что в них только не растет. Делимся друг с другом семенами и отростками. Когда Анат вручала нам отростки своего могучего кактуса, то сказала – раз в год, одну ночь, он будет цвести. Всего одну ночь, но цветы будут дивные, сами увидите, и благоуханные, а ведь израильские цветы как правило не пахнут.
Но у моей хозяйственной Аллочки кактус не прижился отчего-то. И непонятно, почему у Анат ее цабар цветет только одну ночь в году. У меня – каждые два-три месяца, как часы.
* “сабра” на иврите – тот, кто родился в Израиле