Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Представляем нашу новую рубрику «Заметки по четвергам». Соотношение текст-линия.

Текст — Лена Лагутина. Иллюстрация — Юлия Стоцкая.

Когда-то, довольно давно, я много лет прожила  в Иерусалиме, в тихом спальном районе, старом и зеленом. Я снимала квартиру на втором этаже шести-квартирного дома. Три комнаты, в каждой комнате по балкону,  на все три стороны старого сада, о котором заботился  как о ребенке садовник Йоси, живший на первом этаже. Но с тех пор, как Йоси не стало, сад довольно запустел. Все мы, немногочисленные обитатели дома, старались, как могли, сохранить гранатовые деревья, лавровые кусты, бугенвилии, каллы, шалфей и розмарин, но одно дело, когда мы, чужие саду занятые люди, время от времени нанимали, хоть и старательных, но пришлых садовников, и совсем другое, когда Йоси каждое утро открывал свою балконную дверь в сад, из квартиры на первом этаже, спускался в него по самодельной деревянной лесенке и несколько часов проводил там, окучивая, пропалывая, подрезая, подвязывая, поливая каждую травинку, торчащую из земли. К тому времени относятся наши невиданные урожаи гранатов (большая часть плодов приходиласьна мой балкон, потому ко мне время от времени приходили остальные соседи и забирали свою долю, по-справедливости), буйное цветение разноцветных кустов бугенвилии, заросли розмарина – вот он оказался самым стойким растением, и я до конца своего пребывания в Иерусалиме пользовалась только нашим «домашним» розмарином для приготовления рыбы в духовке и антипасти из запеченных овощей. Заканчивая садовые работы, Йоси срезал те цветы, которые  начинали увядать и должны были уступить место новым,и уносил к себе в дом, расставляя их по всем комнатам в бесчисленных горшочках и вазочках, еще ненадолго продлевая их короткую жизнь. Потому в их квартире всегда стоял запах зеленой свежести и дивных пирогов, что пекла Бат-Шева, жена Йоси.

В этот дом мы переехали из крошечной квартиры, которая нам стала мала после того, как мы взяли из приюта Симбу. Люди еще могли разместиться на сорока девяти метрах площади без балкона, но только не большая собака, в которую очень скоро превратился наш рыжий щенок.

С новой квартирой нам очень повезло – она была не так велика, как солнечна и просторна – из-за постоянно, круглый год, открытых балконных дверей.В ней всегда было много воздуха, а в окнах – зелени, отчасти заменившей мне море, которого так не хватало мне в Иерусалиме. Повезло и с хозяевами квартиры, и с соседями, как по дому, так и по всему окружающему району, который нам с Симбой  предстояло обследовать как минимум два раза на дню на протяжении последующих тринадцати с половиной лет отведенной ему собачьей жизни.

***

Я зверь домашний. Домашний ночной. Люблю ночные домашние занятия, ночные трапезы, ночное радио.Люблю посидетьв теплой темноте, не зажигая света, когда зимним иерусалимским вечером включается наше домашнее отопление, и дом начинает гудеть ровным мерным гулом, как корабль. Если же при свете, то только у неяркого торшера в углу или за столом со старой настольной лампой с абажуром, уже второй раз перетянутым.Даже зимой моя балконная дверь открыта, за ней – темнота, ночная жизнь бабочек и жуков в Йосином саду, всегда светящееся окно дома напротив и смутное отражение комнаты в балконном стекле. Поглощенная книгой, я не слышу, как кто-то переваливается через перила балкона, даже не задев мои многочисленные горшки с лимонной травой, заатаром и базиликом. Да только он и глазом не успевает моргнуть, как Симба, мирно спавший у меня в ногах, бросается и в мгновенье заглатывает незнакомца целиком, вместе с ботинками, будто этого человека и не было никогда.

– Боже мой, – вскрикиваю я. – Симба! Мы его даже не успели рассмотреть как следует. Может, хороший человек, не злоумышленник, слова не успел сказать! Никогда теперь ничего о нем не узнаем – как его звали, что он любил. Может, умел готовить, разбирался в вине или лошадях. Но разве мог он предположить, что в моем доме живет собака с глазами величиной с круглую башню?! Ведь даже в детстве, когда воображение наше гораздо богаче и изощреннее взрослого, я никак не могла представить себе собаку с глазами как круглая башня, и все пытала маму: «Что значит с круглую башню? С настоящую башню?!

– Ну да, с башню, чего тут непонятного, отвечала мама.

И тогда я садилась и рисовала собаку с глазами как чайные блюдца, собаку с глазами как мельничные колеса, а потом еще одну собаку, в глаза которой пыталась уместить круглую башню – как в школе, где нас учили вписывать в круг квадрат или треугольник. Но все время так получалось, что я как-то сплющивала эту башню, делая из нее толстенькую коротышку наподобие шахматной ладьи, пытаясь уместить ее в глаз собаки. Наконец я решила сначала нарисовать башню, высокую и изящную, какой и должна быть средневековая башня, а уж потом нарисовать вокруг нее собачий глаз и всю собаку. Но собака моя не умещалась ни на этом листе бумаге, ни на других, подложенных сбоку листах. И так оно и осталось, пока спустя много лет в другой, заморской стране я не завела такую собаку в своем собственном доме.

Женщина, которая является хозяйкой собаки с глазами как круглая башня, может спать спокойно по ночам, оставляя открытыми высокие балконные двери в сад. Но хотя огромные деревья подступают к самому ее дому и молодому веселому мужчине не составит труда забраться по ним на балкон ее спальни, женщине, которая является хозяйкой собаки с глазами как круглая башня, вряд ли стоит на это надеяться.