Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Заметки по четвергам. Соотношение текст-линия.

Текст — Лена Лагутина. Иллюстрация — Юлия Стоцкая. 

 

Впервые за десять лет полная семья, состоящая из женщины, девочки и собаки, должна была расстаться на целую неделю. То есть, и раньше такое происходило. К примеру, когда Манишмайка уезжала к бабушке в другой город во время летних каникул, и там бабушка учила ее английскому языку, и они вместе ходили в бассейн. Манишмама в это время работала и писала письма, а Манишмайка писала ей обратно, хотя этот маленький южный город был на расстоянии часовой автомобильной поездки от Иерусалима. Но по всем правилам положено было писать письма. Ведь это было лето, каникулы, обязательная разлука, и потом долгожданная встреча, когда Манишмама с собакой ехали забирать Манишмайку домой. Или, когда Манишмама иногда уезжала на несколько дней куда-нибудь одна, по работе, но такое случалось нечасто. Путешествовали они всегда вместе. В таких случаях бабушка приезжала сидеть с собакой, с которой у них была давняя взаимная любовь. Только вот бабушка неизменно называла Симбу – «она», тогда как это был он. И бабушка это знала, но все равно докладывала по телефону: «Симба снова ночью забиралась на диван. Это ты ее приучила. Я ее сгоняла, но никакого толку». «Мама, – говорила Манишмама. – Ты же знаешь, что Симба это он». «Да какая разница. Диван все равно весь поцарапала…»

Так что получалось, что Симба никогда за десять лет не покидал дома, в который впервые попал двухмесячным щенком. И вдруг вышло так, что все трое членов семьи должны были расстаться – Манишмайка пошла в армию, Манишмаму друзья пригласили в Италию, а от приглашения в Италию отказаться невозможно, и как раз в это врема бабушка с подругой отправилась на две недели в морской круиз, который был давно запланирован. Впервые собаку Симбу пришлось поместить в собачью гостиницу, которую долго выбирали, и, наконец, нашли, с большой зеленой лужайкой и надежными добродушными ребятами-мошавниками.

Но сердце Манишмамы все равно не было спокойно, всю поездку, хоть она была дивной. Но какой же, помилуй бог, может еще быть поездка по Италии с друзьями?! Сначала был Рим, дождливый и прекрасный хоть под дождем, хоть после дождя. Потом – провинция Марке, с горами, покрытыми зеленым лесом, над залитым солнцем морем, с серпантином дорог, которые перебегали лесные животные, с итальянскими ресторанами, вкуснее которых нет на свете, городками-борго, с непременным собором и мощеной площадью перед ним, и обязательно местными жителями, гуляющими с собаками по его улочкам. Каждая собака была напоминанием о Симбе.

Ночью меня посетила бессоница – в национальном парке Портоново, где мы поселились на самой вершине горы, в крошечной полупустой гостиничке, прекрасной и уютной, с видом на безграничное море. Ночью небо затянули серые облака и звезд не было. Моя комната выходила на большую террасу, рядом с которой росла огромная сосна, а над сосной висела огромная полная луна, освещавшая темный лес внизу. Я вышла на террасу, вдыхала ночные незнакомые запахи после грозы, прислушивалась к ночным звукам, но гостиничка находилась так высоко на горе, что шума моря не было слышно. Шумела только сосна. Я озябла, принесла из комнаты одеяло, завернулась в него и легла в шезлонг. Лежала и смотрела без мыслей в небо без звезд. И вдруг мне показалось, что я уже никогда не вернусь домой, не увижу своего дома. Просто так, без всякой видимой причины, а даже наоборот, посреди идиллии и рая. Но это мрачное предчувствие клевало мой мозг почти до рассвета.

Путь из Италии домой был также долог и бессонен, полет раскромсал всю ночь, но, когда под утро приземлились в Бен Гурионе, спать совсем не хотелось – первым делом нужно было забрать собаку из пансиона. Я успокоилась лишь тогда, когда Симба забрался на заднее сиденье моего старого фордика, высунул морду в окно навстречу ветру, и мы поехали, частично воссоединившаяся семья, домой, в Иерусалим.

Вошли в дом, прохладный и полутемный из-за опущенных во всех комнатах жалюзи. Соседка Аллочка приходила через день поливать мои травы на балконе и забирать газету из-под двери, но все равно – дом ждал нас, подремывая в своем полумраке.
Пока нас не было, в доме поселились несколько крошечных белых паучков и одна зеленая блестящая ящерка. Паучки – в доме, ящерка – на балконе. Гранатовое дерево, которое перед моим отъездом только коснулось ветками верхнего балкона, за неделю изогнулось так, что ветками уже почти проросло в комнату. На нем полно спелых гранатов, Рош ха-Шана близко.

Наконец я уснула крепко, мне приснилось, что надо мной вдруг нависла Манишмайка в пижаме, начала целовать меня в щеку и говорить что-то шепотом на иврите, не разобрать. Когда я увидела ее, подумала, что она, как бывает, пришла ко мне спать – со своими ночными страхами – и с сонной досадой вспомнила, что вторая половина постели завалена – там компьютер, книжки, наш домовой Шишок… сейчас будет все это сбрасывать, укладываться поперек кровати, пихать меня длинными своими ногами. А она тут же ушла, и мне стали сниться бабушка с дедушкой, их квартира с желтым зимним светом на кухне, и маленькая Манишмайка, которой тогда еще не было и в помине, но которую бабушка называет почему-то странным словом «шепеле», а я знаю, что это на идише, но разве есть такое слово на идише? Я знаю только «мейделе». К тому же мои домашние на идише почти не разговаривали, только пели.
И все ждут гостей, одеты так нарядно, и я после долгих тягучих снов неприкаянности посреди множества людей вдруг почувствовала себя дома, спокойно, уютно, там, где меня ждут, где мое место.