Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Заметки по четвергам. Соотношение текст-линия.

Текст — Лена Лагутина. Иллюстрация — Юлия Стоцкая.  

 

«…целую ночь они будут нестись вперед как одержимые; на рассвете их свалит с ног ужасающая усталость, их лица, покрытые коркой грязи, окаменеют, подобно маскам, но они все равно будут мчаться и мчаться вперед, охваченные диким порывом, как будто на карту поставлено все самое важное на свете, и, в конце концов они снова вернутся в уродливый провинциальный городишко, из которого уехали. Из Брешии в Брешию! Разве можно представить себе более выразительный символ бессмысленности?» (с)

 

Итак, наши разбитые сердца. Читателю, может, они уже заранее надоели, но только не нам с Ю.

Ю – настоящий друг, он встретил Манишмаму в аэропорту Милана, домчал на своей старенькой «альфа ромео» до Брешии и поселил на диване на кухне в своей уютной мансарде в центре городка, недалеко от автовокзала. «Шумно, конечно, – сказал Ю, – но цены на съем приемлемые».

И вот я лежу и слушаю незнакомый ночной голос Брешии.
«posso… posso… posso… posso» – бесконечно повторяет пьяный женский голос без возраста, потом звук разбитой то ли бутылки, то ли стакана, и кратковременная тишина. Потом снова начинают галдеть мужские голоса по-разному, звонят их мобильники на всю улицу во втором часу ночи. Смеются диким смехом, стучат по столу то ли картами, то ли нардами – я так ни разу и не выглянула посмотреть, что там происходит. Затихают. Кажется, уже вот-вот разойдутся, но нет, опять начинают тихо переговариваться – не потому тихо, что не хотят мешать спящим, а потому что заговор у них, тайный орден эмигрантов, иностранных рабочих, безвизовых жителей, чужаков.
Потом кто-то ка-а-ак жахнет рукой об стол, как крикнет что-то в сердцах, или запоет, и опять зазвенит посуда. И так до поздней ночи, почти до рассвета.

С самого раннего утра в открытые окна мансарды полился свежий утренний воздух, а вместе с ним – голоса, шумы, и запахи.
Потекли звуки – детские крики, женские реплики через улицу, мужские переговоры на китайском, арабском, итальянском, один телефонный разговор на иврите, один отрывок оперной арии из проезжающей машины, разнообразные телефонные звонки мобильных телефонов, со страшным грохотом поднимающиеся металлические ставни открывающихся лавок и магазинов, тысяча разных звуков разных инструментов – дрель, автосварка, молотки разных видов, сотни звуков проезжающих машин, мопедов, мотоциклов, захлопывающихся багажников, взревающих моторов, и снова дрель, звонок, голоса… Но я не открываю глаза, нет, я лежу и вдыхаю аромат свежего утреннего воздуха Италии, пока к нему не начинает примешиваться запах кофе – тогда я начинаю подглядывать через ресницы, как всклокоченный Ю, стоя ко мне спиной, варит кофе в джезве, стараясь меня не разбудить.

«Боже, какой же ты худой» – говорю я, рассматривая его спину с торчащими лопатками. Он чуть оглядывается через плечо и снова отворачивается к джезве.
Ну и вот, – продолжаю я вчерашний разговор, прерванный сном на полуслове. – Бывает, моешь посуду, намыливаешь тарелки, стаканы, чашки, складываешь их в раковину, все сверкает и искрится, и радуга на мыльных пузырях, и в окне в зеленых листьях веселится солнце, и так же весело у тебя на сердце. И вдруг тонкий стеклянный бокал на высокой ножке выскальзывает угрем из твоих пальцев, падает и в одно мгновение разбивается вдребезги на тысячу серебряных осколков. А то, что осталось от него – чаша с неровно отбитым краем и торчащими шипами, – валяется на дне и режет вокруг все, что ни попадя. Бывают такие дни, когда такой бокал вдруг разбивается не в раковине, а у тебя в животе, когда, казалось бы, ничто не предвещало. И ты стоишь на месте, боишься двинуться, и даже пошевелиться или вздохнуть, а он там лежит, на дне, у тебя в животе, блестит ледяно своими острыми оборванными краями и спокойно ждет, что ты делать будешь. И что тут делать, вот скажи? Если страшно не то, что пошевелиться, а даже вздохнуть полной грудью…

Ладно, – говорит Ю, снимая кофе с огня и разливая его по крошечным антикварным чашкам. Ю – страшный эстет.

–  Хватит п***деть, – говорит Ю. – Шипы, осколки в животе. Чего тут делать?! Переваришь, никуда не денешься, и не такое переваривали. И давай вставай, все равно не спишь. Поедем в Венецию. Вода лечит.