Заметки по четвергам. Соотношение текст-линия.
Текст — Лена Лагутина. Иллюстрация — Юлия Стоцкая.
Каждый день ровно в четыре пи эм наш шестиквартирный дом вздрагивает, как корабль, который снимается с якоря. Снизу, из подвала, поднимается глухой гул, будто бы заработали лопасти винта, на самом же деле это раскочегаривается мотор нашего отопления. И по всем комнатам и закоулкам квартиры начинает разливаться блаженное тепло, пахнущее жареными каштанами.
Когда такая гроза, как сегодня, то кажется, что дом даже раскачивается от дождя, словно на штормовых волнах. По балконам, как по палубе, молотят толстые струи воды, а в закрытые кухонные жалюзи стучит град вражеской картечью.
Большая собака-волк, названная грозным именем царя львов, жмется к ногам как в те времена, когда была еще щенком, забирается ко мне на кровать, поверх одеяла, и дрожит от страха при каждом громовом раскате.
Я же лежу и глазею (если бы была в очках, написала бы – «смотрю», но без очков «смотрю» – слово бессмысленное) через высокую балконную дверь на огромные сосны на противоположной стороне улицы, которые изо всех сил треплет ветер. Если смотреть на сосны без очков, то видятся всякие диковинные чудовища, с огромными головами и лапами, они шевелятся, тянутся друг к другу. Битва гигантов. Прошлой зимой одна такая старая сосна рухнула, переломившись, поперек улицы, потащила за собой линию электропередачи, и мы всю ночь сидели без света. Вот когда пригодилась моя бесполезная привычка расставлять свечи по всем углам! Я прошла наощупь по дому, зажгла свечи в ванной, в туалете и на кухне. Около кровати зажгла сразу несколько свечей, чтобы было посветлее, и до четырех утра читала, пока не уснула.
Это ощущение, что ты защищен, лежишь себе запеленутый в люльке, она раскачивается на ветру, но там, внутри, в ее сердцевине, тихо и тепло, все ветры свистят хоть и близко, но снаружи, и никто их не боится, будто их и нет вовсе, и никогда им близко и не подобраться. Даже наоборот, от этого шума и свиста снаружи становится еще уютнее, как в купе поезда – там, за окном, мороз, поземка, колет злыми ледяными иголками щеки и голые запястья тех непослушных, кто не надел варежки на резинках под пальто (но у меня-то они есть! Мне дедушка готовит эти варежки на резинках каждую зиму, примеряет по рукаву, отрезает, пришивает, чтобы было точно по длине. А у «тех» на запястьях будут красные цыпки!) – и ледяные выстуженные поля проносятся за окном вперемежку со столбами, вдруг похожими спустя годы, когда ты возвращаешься в Россию, на венецианские торчащие из воды черные сваи, но ты в теплом купе, внутри, с горячим чаем в стакане с подстаканником, и что тебе страшно? Да ничего. А главное, – говорю я Симбе – главное ведь оно и есть – не бояться.
А я вот, – говорю я своему трусливому Симбе, – очень люблю шум дождя. А-ба-жаю. Особенно люблю приехать ночью домой в дождь, выключить «дворники», фары, мотор, радио, не заезжать на крытую стоянку, а сидеть и слушать, как дождь стучит по крыше и капоту.
Вообще говоря, я и гулять по дождю люблю – у меня есть для этого специальная «собачья» одежда – длинное мягкое пальто уже неопределенного цвета от старости, в которое можно завернуться, как в халат и перепоясаться поясом, и шерстяная шапочка с ушами и слонами, которую мне брат привез с Тибета. Собака, как только видит, что я облачаюсь в эту одежду, уже бежит к двери, на прогулку. Симба под дождем распушается, и мы с ним вдвоем, как чучела, гуляем и пугаем соседей. Правда, их мало встречается в такую погоду, разве что Йегуда, который гуляет нам навстречу со своим старым лабрадором, и у которого мы всякий раз обрываем лимоны с дерева, перевешивающегося через забор. Когда Йегуда дома, он сам нам щедро отгружает лимонов – но много не берем – завтра все равно будем мимо идти и еще парочку сорвем.
И чем еще хорош этот дождь, так это тем, что еще немного, и его не будет, и снова будет мое любимое солнышко, хоть им залейся!